Высоту постепенно набрали, заметно похолодало, воздух стал более разряженным, участилось дыхание. Терпимо, в общем, болтало только прилично, подташнивало, когда самолёт попадал в воздушные ямы.

Через пять часов приземлились где-то под Архангельском, в расположении секретной воинской части.

Передохнули, отогрелись, пообедали гречей с тушёнкой, на десерт — чай с блинами, заправили самолёты горючим, лопасти самолётных крыльев очистили ото льда.

Тут первая неприятность и подстерегла — забарахлил хвалёный американец, не заводится двигатель, хоть тресни! Кожух сняли, разобрали систему охлаждения, компрессором шланги разнообразные стали продувать.

— Ну что, командир, — поинтересовался Курчавый. — Сколько времени починка займёт?

— Я же не Господь Бог! — Маврикий криво усмехнулся, машинное масло с рук тряпицей стирая. — Так, только сынок его внебрачный, причём и не любимый вовсе! Двое, а то и трое суток тут провозимся!

На том и порешили: все остальные в Нарьян-Мар летят, где «Флейстер» и дожидаются.

Проводили товарищей, руками помахав — на удачу. Лётчики, вкупе с местными механиками, принялись за ремонт капризной техники, а Ник с Токаревым, чтобы не мешаться и глаза не мозолить, отправились в расположение части, на отдых.

Там, в сосновом бору, для поправки здоровья местных лётчиков и моряков, был расположен небольшой санаторий, пустовавший тогда — по причине "не сезона". Нормальное такое заведение, с настоящими спортзалом и бассейном. Заняли по одноместному номеру, гири потягали в спортзале, на турнике вволю повисели, от души поплескались в прохладном бассейне.

После этого расположились в столовой — чаи погонять перед камином.

Сели, стали гонять.

Тут Она и вошла…

Ник только мельком взглянул да и понял сразу — Она!

Бывает такая разновидность женской красоты, которая лучше всего характеризуется термином «милая». Вроде бы ничего особенного: рыжие кудряшки, вздёрнутый носик, веснушек — миллиона два, зеленые глаза — то задумчивые и печальные, то весёлые и озорные. Действительно — ничего особенного. Лет двадцать пять, может, двадцать семь. Невысокая, но стройная. Одета совсем неброско, скромно даже. Но некая элегантность чувствовалась, вернее, угадывалась.

Скарлетт О’Хара, одним словом, блин!

Дрогнуло у Ника сердце, забилось учащённо и неровно.

Бывает, господа, такое. Редко, но бывает!

Раз — и ты уже абсолютно ничего не осознаёшь, плывёшь в сиреневом тумане мечтаний призрачных….

Два — и собственное сердце тебе уже не принадлежит…

Заворожён, смущён, пронзён, отважен…

А может, просто напрасно — смешон…

Пусть это так. И я не спорю даже…

Тобою я навек заворожён…

Заворожён, порабощён, отважен…

Вошла, с зонтика капли дождевые одним резким движением отряхнула, улыбнулась — вежливо и насмешливо одновременно.

Токарев мгновенно вскочил с места, к прекрасной незнакомке обниматься кинулся.

— Мэри! — зачастил возбуждённо. — Сколько лет, сколько зим! Вы опять похорошели, просто отлично выглядите! Какими вы здесь судьбами? Рад видеть вас! Но пасаран!

Оказалось, что они с Токаревым давние знакомые, по Барселоне ещё. Год назад там плотно пересекались.

— Здравствуйте, Токарев, но пасаран! — Девушка ответила по-русски, но с заметным акцентом. — Я детей испанских приехала навестить. Помните, вывозили их тогда, на пароходе? Вот, двадцать малышей в здешнем детском доме поселили, в Архангельске. Странно это, неправильно. Надо было климат им потеплее подобрать. Почему — Архангельск? Не знаете? У нас в Америке так бы не сделали. Отыскали бы что-нибудь — на Испанию похожее. Резкое изменение климата на здоровье детей может сказаться! Обязательно товарищу Крупской буду жаловаться! А где же ваш друг? Кузнецов, кажется?

— Убили его совсем недавно, — помрачнел Токарев. — Так уж получилось. Погиб как настоящий герой, в бою с неприятелем.

Мэри тут же его за руку схватила, другой рукой погладила по щеке.

— Ах, как жаль! — промолвила искренне. — Как жаль! Молодой же совсем был. Сочувствую вам! Примите мои соболезнования…

Познакомил Токарев Ника с этой американкой симпатичной, зеленоглазой. Ник всегда с девушками уверенно себя чувствовал, а тут засмущался, начал заикаться. Судя по тому, как щекам стало горячо, даже покраснел. Вот же позорище! Подумаешь — американка!

— Вы очень смешной, мистер Ник! — Мэри ещё дров в костёр подбросила. — Нездешний совсем, очень странный. Словно из другого мира.

Вот то-то и оно, что из другого! И с ухаживаниями ничего путного не получалось, так только — смех один…

Ещё через час-другой и доблестные лётчики пожаловали. Тут уж шансы Ника, и до того невысокие, стали просто мизерными. Куда ему с лётчиками полярными тягаться, с героями народными, общепризнанными?

Один только Маврикий Слепцов чего стоил: имя редкое, грива волос шикарная — чёрная, с благородной проседью, кончики усов вверх задорно торчат, вылитый Эркюль Пуаро из телевизионного сериала. Только моложе и импозантней: ростом под два метра, в плечах сажень косая.

А как анекдоты травит, мерзавец, заслушаешься!

Потом и гитарка появилась, выяснилось, что Маврикий и романсы петь мастак, любовные все насквозь, обольстительные. Каналья коварная!

Звонко смеётся Мэри, раскраснелась, нравится ей внимание мужское…

Вызвать бы Маврикия на честную дуэль, да нельзя. Видите ли, у них задание секретное, важности повышенной. Сам товарищ Сталин в курсе! Эх, блин горелый!

Совсем уже собрался Ник на боковую отправиться. Чего душу-то бередить понапрасну?

Поднялся из-за стола, приготовился слова вежливые произнести и откланяться.

Опередила его американка глазастая.

— Куда это вы, мистер Ник? Устали, спать хотите? Рано ещё, честное слово! Вы на гитаре играете? Тогда спойте, прошу! Можете даже в мою честь, я разрешаю!

И смотрит невинно так, с надеждой во взоре…

Нет, не знает мартышечье коварство границ! Женское — в смысле…

Взял у Маврикия гитару, подумал чуток да и исполнил:

— Мэри! Это твоя первая потеря! Мэри, горько плачет Мэри…. На дворе — гитары и вино! И ребята ждут тебя давно…

Изменилась вся картинка мгновенно и кардинально: вот, ещё две минуты назад Ник в аутсайдерах беспросветных числился, а теперь — фаворит безусловный!

Так на него американка посмотрела, будто настигла её стрела Амура. Метко так настигла, прямо в сердечко зарубежное. Маврикий тут же загрустил, поражение своё осознав. Даже кончики его шикарных усов вниз опустились.

— Слушайте, мистер Ник, — неожиданно предложила Мэри. — Давайте прогуляемся с вами! Только вы и я! Романтическая русская ночь. Ранняя весна. Только вы, я и весна! Какая хорошая компания… Пойдёмте!