Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лучшие в мире сны. Зашибись, какая компания! Отличная у вас была вечеринка. Я это так ясно вижу, что уже почти помню. Хотя с вами там не сидел.
– Вот, кстати, о хорошей компании, – Юрате отодвигает картины в сторону, ставит к стене. – Пошли отметим твою добычу. Уже час как стемнело, значит, в «Крепости» точно кто-нибудь есть.
– Хочешь показать им картины?
– Очень хочу. Но не буду. И ты им, пожалуйста, о наших делах ни слова не говори.
– Ладно, – неохотно соглашается Лийс. – А я-то уже приготовился всем рассказывать, что это моя добыча из запредельного города, в котором нет времени! Я вообще ужасный хвастун.
– Совсем очумел! – вздыхает Юрате. – С каких это пор Эль-Ютоканским искусствоведам стало можно вот так запросто болтать с местными о своих делах?
– А разве твои друзья из «Крепости» считаются местными? – удивляется Лийс. – Ай, слушай, ну точно же! Просто они такие прекрасные, что я об этом забыл. А им вино из Эль-Ютокана можно, как думаешь? Я имею в виду, для здоровья не вредно?
– Ну ты даешь! – смеется Юрате. – Нет ничего на свете полезней, чем вино из иных миров!
– Отлично. Я три бутылки светлого Хеми позапрошлогоднего урожая принес. Лучшее, что было в музейной лавке. И уверен, не только там.
– Только этикетки нам с тобой придется отпарить. Не представляю, как они у вас выглядят, но подозреваю, что за местные не сойдут.
– Не придется, – улыбается Лийс, показывая ей бутылку янтарно-желтого стекла с мелкими голубыми вкраплениями причудливой формы. – Нет у нас этикеток. Не принято! И алфавит красивый, поэтому в любой реальности наши надписи на бутылках по умолчанию принимают за декоративный узор.
* * *
Лийс (сразу в двух свитерах, дубленке и шапке, вязаных варежках и носках, до ушей замотанный шарфом, потому что за два дня теплее не стало, с погодой ему пока не везет) идет, двумя руками вцепившись в Юрате, он не умеет ходить в гололед, просто в голову не пришло заранее научиться: в Эль-Ютокане не бывает морозов, на работе спасает частичное воплощение, а весь целиком, как в отпуск, он раньше сюда не ходил. В общем, счастье, что Юрате сильная, а Лийс легкий, как все Эль-Ютоканцы, а то бы, пожалуй, далеко не ушли.
Но они все равно идут очень медленно, потому что Лийс постоянно останавливается, озирается по сторонам, как турист, впервые попавший, к примеру, в Венецию, хотя вокруг ничего особенно интересного – дома, сугробы по краям тротуаров, деревья, автомобили и наша типичная зимняя сизая пасмурная темнота.
– А ведь здесь такие картины, как я унес, нарисовать невозможно! – наконец говорит Лийс. – Я, сама понимаешь, не про «хуже – лучше». Просто основа мира совершенно другая. Там, куда я ходил за картинами, у тьмы подкладка прозрачная, зеленоватая, зыбкая, как туман. А здесь она бесцветная, как паутина, и у нее такой же сложный узор. Местами драная, тусклая, как будто паук давно умер, а местами туго натянута и сверкает, словно на ней роса. Это само по себе удивительно. Реальность одна и та же, а подкладка тьмы постоянно меняется, как будто гуляешь по разным мирам.
– Есть такое дело, – кивает Юрате. – Хорошее у тебя зрение! Спасибо, что рассказал. Я вижу немного иначе, но, по сути, наши наблюдения совпадают. Эта реальность – как самодельное покрывало, сшитое из лоскутов.
– Вот именно! – восклицает Лийс. – Красивое. Вот бы это лоскутное покрывало кто-то нарисовал! Иногда мне до ужаса жалко, что я сам не художник, а просто музейный искусствовед. Но в Эль-Ютокане вообще не бывает художников, у нас вдохновение иначе работает, оно не расходуется на создание новых объектов, а обеспечивает сознанию переход в иные состояния и миры… Ай, да чего я тебе рассказываю! Ты же и так все знаешь про нас.
– Ну, предположим, не все.
– Ладно, неважно. Все равно я уже рассказал. Переход – это круто! Без переходов в другие реальности я бы страшно затосковал. Но так хочется побыть настоящим художником! Которого вдохновение подхватывает и несет, но физически он все равно остается на месте. И тогда другая реальность сама приходит к художнику. Не вся целиком, конечно, а только ее тень, дыхание, настроение, не знаю, как точнее сказать. Но факт, что приходит! И проступает в его работах, выглядывает из них, как из окон, отражается, как в зеркалах.
– Но художник остается на месте, – напоминает Юрате. – И не потому, что сам захотел. Поневоле. Как узник в темнице. Это пожизненное заключение. Не надо такое тебе.
– Да, конечно, – легко соглашается Лийс. – Пожизненное – точно не надо. Но пару здешних лет или хотя бы месяцев я бы ух, как порисовал!
– И потом продал бы свои картины своему же начальству, – смеется Юрате.
– Только если бы они оказались хорошими. Я – строгий, придирчивый искусствовед.
– Это не очень заметно, – Юрате легонько пихает его локтем в бок.
– Еще бы! Невозможно начать придираться, когда вокруг сплошные шедевры. Тут рассудок бы сохранить… Ой, смотри!
– Что такое?
– Подкладка тьмы! – щекотно шепчет ей в самое ухо Лийс. – Очень странная. На небольшом участке. Через дорогу, вон там, впереди. Тоже бесцветная, но даже близко не паутина. И не туман. Скорее, облако пыли. Только не пыли. Потому что она блестит и сверкает, как звезды. Звездная пыль!
– Ну так да, – кивает Юрате. – Это же «Крепость». Мы пришли. А разве ты в прошлый раз не заметил, как наша «Крепость» изменяет пространство вокруг себя?
– Не до того было. Я же страшно замерз. Всю дорогу смотрел под ноги и себя уговаривал: надо тут еще немножко побыть, потерпи, пожалуйста, шаг, вдох, выдох, еще один шаг, снова вдох. Очень трудно не исчезнуть оттуда, где испытываешь страдания! От страданий тело любого нормального Эль-Ютоканца сразу само сбегает домой. Нужно колоссальное усилие воли, чтобы просто оставаться на месте. До сих пор удивляюсь, что мне тогда удалось.
– Надо же. Я не знала, что вы так устроены, – вздыхает Юрате. – Так ты, получается, супергерой!
– Еще как получается, – улыбается Лийс. – Не представляешь, как я дома своей стойкостью хвастался! Пока пил и плакал, всех друзей обзвонил.
* * *
Артур в одиночестве сидит в «Крепости», которую сам же почти час назад и открыл. Ему не то чтобы грустно, скорее, странно. К пустому бару он не привык. Обычно хоть кто-нибудь