«Алло!.. алло!.. Это ты так подметаешь, да? Это, по-твоему, чисто, да? Это ж смех на палке, а не работа!»

Полковник поднял гудящую голову и одним прищуренным глазом поискал источник шума. Второй глаз не разлеплялся с самого утра. Ну и ладно, ну и пусть. Пусть хоть кому-то будет хорошо в тошнотворном утреннем организме… хоть глазу… Пусть себе живет один в прохладной спящей темноте, пусть…

Кто-то грубо вырвал метлу из вялых полковничьих рук: «Пшел вон отсюда, алкоголик! Вон!»

«А эта… деньги?..»

«Какие деньги?.. Пшел вон! Вон!»

Ну зачем же так? Толкаться-то зачем? Я и так уйду… ссс-сс-суки… ой, голова моя, головушка… Что ж такое пили вчера? Надо бы срочно похмелиться, а то совсем плохо. Где ж денег-то взять? Кочерыжка бы достала… но Кочерыжки, как назло, нету… ссс-сс-сука…

Утреннее солнце перелезло через невысокий частокол старого Тель-Авива и запрыгало с крыши на крышу, по-хозяйски щупая развешенное на просушку белье, осторожно, как купальщица воду, трогая сонные пыльные дворы. Вот оно соскочило с ближнего к морю дома, рассеянно погладило береговой песок, осмотрелось и, завидев Полковника, весело шлепнуло его по затылку.

«Ссс-сс-сука… — сказал Полковник с ненавистью. — Пакость…»

Он полез в карман, вытащил мятую серую фуражку с едва различимой надписью «Ну, погоди!» и раздраженно натянул ее на голову. От резкости этого движения спавший дотоле глаз скомкался и вынужденно приоткрылся, впустив в себя ослепительную картину голубейшего из небес, напоминающего обтянутую новым трико задницу щеголя-жокея, крепко сидящего на синей спине моря, вцепившись обеими руками в белую гриву сбегающего к воде города.

«Ссс-сс-сука… — повторил Полковник с омерзением и поскорее зажмурился. — Гадость…»

Но было уже поздно, глаза упрямо не желали возвращаться в прошлое, крутя на изнанках век, как на экране сельского клуба, какое-то дурацкое индийское кино с пальмами, агавами, ветром и пятнами солнечного света в мягкой пыли. Полковник плюнул и, поднеся кулаки к предательским зенкам, продрал их окончательно. Солнце по-прежнему дразнилось, так что он поискал вновь обретенным взглядом скамейку где-нибудь в тени, нашел, с грехом пополам добрался, уселся и перевел дух, отдыхая от неимоверной величины усилия.

Сбоку кто-то подошел и сел рядом. Сначала Полковнику стало интересно, кто бы это мог быть, ведь обычно рядом с ним никто не садился, по причине некрасивого наружного вида и неприятного нутряного запаха. Но поворачивать голову не хотелось, чтобы ненароком не разбудить притихшую боль, и поэтому он продолжал сидеть в неподвижности, глядя вперед и вверх, как каменный болван с острова Пасхи. С другой стороны, это могла быть Кочерыжка, а у Кочерыжки могли быть деньги, то есть опохмелка. Полковник принюхался. Нет, не Кочерыжка.

Сосед деликатно кашлянул и сказал на гортанном иврите: «Жарко сегодня, правда? В такую погоду нужно много пить.»

Иврит Полковник понимал плохо, а потому не разговаривал на нем из принципа. В то же время, заявление соседа могло иметь интересное развитие, ибо содержало ключевое слово «пить». Полковник немного подумал и ответил по-русски: «Я всегда пью много». Потом он осторожно взял голову обеими руками и развернул ее в направлении нежданного собеседника. Перед ним сидел низкорослый смуглый мужик с узким покатым лбом под шапкой курчавых волос. Взгляд у мужика был удивленный — русского языка он, очевидно, не понимал.

«Ты что, не еврей? — спросил мужик разочарованно. — Иностранный рабочий? Румыния? Украина?»

Уловив, о чем спрашивают, Полковник приосанился. «Я — не еврей, — сказал он гордо. — Ты меня с вами, жидами, не равняй. Я — русский, понял? Русский!»

Незнакомец разобрал знакомое слово и облегченно закивал: «О! Русский! Значит, все-таки еврей…»

Затем тепло улыбнулся и добавил по-арабски: «Чтоб вы все сдохли.»

Полковник пожал плечами. Он не понял ничего, но и не расстроился. Главной задачей сейчас было вернуть разговор к интересной теме. Как бы это… Он напрягся.

«Ты… эта… ты кто?» — спросил он раздельно, подкрепляя вопрос энергичными движениями указательного пальца.

«Я — Зияд,» — сказал Зияд и протянул крепкую ладонь для рукопожатия.

«Заад… — задумчиво повторил Полковник, игнорируя протянутую руку. — Дурацкие тут у вас, жидов, имена. Собачьи какие-то. В России, к примеру, жиды — как жиды, а тут — сплошь шваль черножопая. Взять хоть тебя, дурака — чурек-чебуреком. Я таких в Афгане тоннами мочил. Заад, значит… Черный Заад… А жена у тебя, наверное, Черная Заадница. А?»

Зияд кивнул с готовностью. Как и Полковник, он не понял ни слова, но это было не важно. Главное, что нужный человек наконец найден. Во-первых, он почти наверняка бездомный — вон как воняет… небось, годами не мылся. Алкаш. Значит, можно напоить и… но это ладно, это потом. Во-вторых — еврей, все как надо Абу-Нацеру. Оставалось выяснить последнее — насчет удостоверения. Но тут главное не торопиться, не спугнуть. Он улыбнулся как можно дружелюбнее:

«А ты? Ты кто?»

Бездомный снова напыжился, уперся руками в колени и откашлялся, как маршал Жуков на военсовете:

«Я — Полковник! Усек, чебурашка, с кем сидишь, с кем мочало треплешь? Полковник! Как это по-вашему… О! Колонель. Я — колонель. Ферштейн?»

Вау! Зияд чуть не задохнулся. Вот это удача! Полковник запаса… вот это да! То-то Абу-Нацер глаза вылупит, когда он приволочет ему этого типа! Вид у него, правда, не товарный… но это ничего, сбрызнем из шланга, как овощи на прилавке, будет, как новенький. Он прижал руку к сердцу, поклонился и сказал по-арабски:

«Я в жизни не видел столь подлой и грязной еврейской обезьяны, как ты. Но не волнуйся, я тебя, собаку, помою. И только потом отдам Абу-Нацеру. А уж он тебя нарежет на мелкие еврейские полосочки. Ладно?»

Полковник, со своей стороны, остался доволен произведенным впечатлением. Черножопый явно лебезил перед ним, что-то лопоча по-своему, по-тарабарски. Льстивый они все-таки народ, жиды. Нету в них ни прямоты, ни широты российской… дрянной народишко, что и говорить. Тьфу!.. Однако пора было переходить к делу. Полковник снова откашлялся посолиднее и поднял руку, останавливая чебурековы излияния:

«Ты вот что, как там тебя… Жооп? Ты вот что, Жооп… ты там что-то про питье говорил… ну, пить… пить…» — он щелкнул себя по горлу.

Зияд моргал непонимающе.

«Тьфу ты, экая чурка! — сказал Полковник с досадой. — Навязался чучло на мою голову… что ж ты языка-то человеческого не понимаешь… как бы тебе… пить, понимаешь?.. Тьфу ты! А еще говорят, что евреи умные! Ну ни хрена не просекает… пиво… пи-во… ви-но… вод-ка… водка, мать твою!»

«А! — Зияд хлопнул себя по лбу. — Водка! Ты хочешь водка?»

«Ну слав-те-Господи, — облегченно вздохнул Полковник, утирая пот рукавом. — Наконец-то сообразил. Водка, водка… беги туда… магазин… Хези… водка!»