он осудил «ужасающее зрелище этой войны, которая наполнила сердце ужасом и горечью от того, что все части Европы опустошены огнем и сталью и покраснели от крови христиан». Война была «Бичом гнева Божия», и все участники должны поспешить, чтобы достичь мира. В ноябре он протестовал:

«Нет предела разорению и смертоубийству, вся земля полита недавно пролитой кровью и покрыта телами раненых и убитых. Кто бы мог подумать, когда мы видим их исполненными ненависти друг к другу, что все они принадлежат к одному и тому же роду, что все они — члены одного и того же человеческого общества? Кто узнает братьев, чей Отец на небесах?»

В 1916 г. Бенедикт XV продолжал осуждать «самоубийц цивилизованной Европы»[79]. Этот Римский папа сделал всё, что практически могло способствовать миру, стремясь не допустить разрастание конфликта. В 1914 г. он призвал сделать хотя бы временное прекращение огня во время Рождества, так чтобы ни одна пушка не могла выстрелить в ночь, когда ангелы пели; именно эту политику солдаты неофициально реализовали на линии фронта. В августе 1917 г. он предложил заключить мир. Бенедикт XV призвал к миру без победителей и проигравших. Соперничающие государства прекращают боевые действия и возвращают все территории, которые они завоевали, а все требования друг к другу отдают на рассмотрение арбитражным комиссиям. Европейские народы должны разоружиться, используя сэкономленные деньги на социальные реконструкции. Хотя это предложение не было принято ни одной из противоборствующих держав, его можно рассматривать как серьезную основу для переговоров.

Бенедикт выступил даже о прекращении воинского призыва, что в европейском контексте того времени представляло собой социальную революцию[80]. В то время так резко политики Ватикана еще не отделяли себя от других христианских голосов, и это требует некоторых пояснений, помимо того, что мы сказали о святом Бенедикте. В 1914 г. Ватикан был осажденной территорией. Бенедикт хорошо представлял всю европейскую картину и знал, что война заставляет десятки католиков убивать друг друга. В то время, когда религиозные лидеры ассоциировались со своими государствами, как это было у большинства из них, они не только не отказались от слов мира и примирения, но и выступали за резкие доктрины священной войны и крестового похода, направленные против собратьев-христиан.

Война за Христа

Современные христиане знают, что прошлые поколения верующих также сражались, и что такие войны они называли святыми, но они считали, что эти действия имели место на первобытной ступени веры, на что можно спокойно закрыть глаза, так как это было в Средневековье. На самом деле, в теории христианских войн нет ничего, кроме древней истории, которая в начале XX в. была лишь простым напоминанием о традиционных церквях.

Еще в 1914 г. большинство христиан в Европе жили в странах, где была принята определенная форма многовековой идеологии христианства, в которой было отражено правильное руководство христианским государством и следование по пути угодному и задуманному Богом. В разной степени христианство имело тот или иной официальный статус не только в большинстве крупных государств, каковыми были консервативные католические владения Австро-Венгерской монархии, но и в протестантских странах — Англии, Дании — где Реформация началась с крушения монархии и господства светского государства над церковью. В Германии тоже были сильны традиции церковно-государственных отношений. До объединения в 1871 г. каждое германское государство или королевство имело свою церковь, и эта децентрализованная система сохранялась и далее, уже при образовании рейха в 1871 г. Германская монархия основывалась на прусской традиции, где был союз государства с Лютеранской церковью, потому что кайзера волновали всегда клерикально-политические отношения со своим корпусом епископов, над которым он был «верховным владыкой». В разной степени, в зависимости от традиции, церкви действовали как государственные учреждения, оказывающие материальную помощь и контролировавшие назначения на должности. Обслуживание государственной власти, особенно военной, включало в себя религиозные клятвы не народу, а монарху. По всей Европе, как великие национальные события, проходили религиозные праздники в соборах или священных местах, какими являлись Вестминстерское аббатство в Лондоне и Петропавловский собор в Санкт-Петербурге[81].

В то время как мы ожидали голоса духовенства, которое могло бы поддержать свои народы в трудное время войны, оно на практике пошло далеко за пределы просто одобрения войны и стало настоящим фанатичным ее защитником. Оно часто представляло сложные аргументы оправдания этой святой войны, которые в значительной степени опирались на библейскую традицию и христианскую историю. Таким образом, отношения церкви и государства вновь стали, как и прежде, в полной симфонии. Да, это было достаточно естественно для священнослужителей — вступить в борьбу за правительство, которое выплачивало им заработную плату, но некоторые из выдающихся защитников этой войны с удовольствием отказались бы от такого привилегированного положения. В Англии протестанты, называемые нонконформистами, ничего не дали англиканам в поддержку военных усилий. И хотя католики подчинялись духовной власти Ватикана, верующие в отдельных странах были столь же воинственны, как и их протестантские собратья. В то время как христиане различались в своих мнениях по поводу Божественной воли, военный энтузиазм превосходил деноминационные ярлыки[82].

Несмотря на то, насколько современной и технологичной во всех отношениях была Первая мировая война, забывалось, насколько прочно закреплены политические и религиозные понятия в сознании того или иного христианского народа. Например, протестантские страны следовали библейской национальной избранности с ее обещаниями, что победа и процветание ожидало те народы, которые преданно последовали за своими божественными заветами. И в XIX в. даже самые передовые государства говорили на языке божественного провидения и божественной милости и стремились во время войны осуществлять национальные проявления благочестия, официально провозгласив дни поста, молитвы и покаяния.

Главным центром в европейской политике являлась судьба Османской империи — источника вечной напряженности между Англией, Францией и Россией. Непрекращающиеся споры вокруг контроля над святыми местами в Иерусалиме, которые были связаны с жизнью, смертью и воскресением Христа; эти же самые проблемы являлись камнем преткновения первого крестового похода в 1095 г. В современную эпоху христианские державы, в частности Россия, потребовала контроля этих объектов и рассматривала их владение мусульманами невыносимой болью для христианина[83].

Объединенные христианские нации потребовали для себя права на защиту единоверцев от басурманского ига. Когда турки жестоко подавили восстание в Болгарии и других своих балканских территориях в 70-е гг. XIX в., христианские державы пришли в ужас, а некоторые стали угрожать Турции военным вмешательством, которое стало рассматриваться как новый крестовый поход. Россия приняла свои договорные права для защиты христианского населения внутри империи, что создало предпосылки для общей европейской войны, которая разразилась в 1914 г.

За пределами России СМИ и общественность христианских государств показали