этой фрау мадам, чтоб у неё снизу всё срослось, заключённые которым всё же посчастливилось вернуться, вели себя странно. Одни теряли память, другие сходили с ума и несли всякую околесицу. Чем я, по мнению девушек сейчас и занимаюсь, потому как сейчас узнаю, что обе считают меня, мягко сказать слабеньким на голову или просто придурком. Говорю странно, веду себя ещё страннее. Но тем не менее обе испытывают ко мне симпатию. Маришка за то что кинулся спасать её, а теперь наговорил кучу приятных слов и веду себя вежливо. Белка… Белка по тем же причинам, но тут ещё чувство вины. Под сывороткой правды, она свалила всё на меня, а себя пыталась выгородить. Что чистая правда и в такой ситуации так поступили бы наверное все. Но девушке стыдно. Человеческие качества она ещё не растеряла.

— Пойду прилягу, — выслушав их встаю и плетусь в комнату.

Зайдя падаю на свою лежанку обнимаю свёрнутую шинель и закрываю глаза. Странно, но хочется плакать. Я ведь не солдат, не воин, да я даже не грешил особо. Как и за что меня сюда засунули? Кому это было нужно? Кому? Высшим силам? Или злым? Или… По сравнению с этим, даже котлы и черти сказкой покажутся…

— Ты спишь? — выглянув из-за ширмы спрашивает Маришка.

— Нет, просто думаю. Мне…

— Тебе грустно, — заходя ко мне и садясь рядом вздыхает Маришка. — Я понимаю. Но не всё так плохо.

— Ага, есть светлые моменты. Вы с Белкой, например. Наш долбанутый дед.

— Он хороший, — грозит пальцем Маришка. — Любит нас. Сладеньким всегда балует. Детьми своими считает.

— А мы его обманываем, — заходя и присаживаясь рядом ворчит Белка. — Неправильно это. Хотя… Если расскажем… Не поймёт. Да и не сможем мы. Да и надо ли? Куда мы пойдём? Мы…

— Дети! — слышится из кухни крик Осипа. — Папка дома. А ну сюда все, смотрите что покажу.

Переглядываемся, выходим на кухню и видим сияющего от радости, но больше от облучения деда. Который кхекая и посмеиваясь ставит на стул рюкзак, открывает и шустро выкладывает на стол банки и контейнеры. Мясные, рыбные, овощные и фруктовые консервы. Пакеты сухого молока, крупы, макароны. Несколько пачек сигарет. Шоколадки, конфеты, печенья. Бутылка шнапса и…

— Вот, — извлекая из рюкзака два окровавленных свёртка мнётся дед. — С трудом сыскал. Для вас, дочки. Берите…

Девушки испуганно смотрят на заляпанные кровью свёртки. Осторожно подходят, принимают их… Дед же жестами просит их развернуть и оценить подарки. Перетаптывается на месте, тяжело вздыхает и явно боится реакции. То есть того что подарки не понравятся. Однако…

Бумага разворачивается и падает на пол. Маришка становится счастливой обладательницей пары гребешков и заколки для волос. Белка получает пудреницу и чёрную помаду.

— Нравится? — едва не подпрыгивает на месте дед.

— Очень, — сглотнув шепчет Маришка. — Спасибо, папа. Я пойду примерю заколку.

Дед облегчённо выдыхает, улыбаясь разводит руками. Маришка же бледнея открывает заколку, вытаскивает пучок золотистых волос и кусочек кожи из которой эти волосы и росли. Смотрит на меня и убегает.

— Вот, — подходя к раковине и включая воду улыбается Осип. — А я думал не понравится. Я ведь в этих делах не очень. Все эти побрякушки… Эх, вернуть бы всё назад. Увёз бы вас в Сибирь, и сейчас… Эх…

Отмывая руки от засохшей крови и присохших ошмётков плоти, дед вздыхая мечтает о том что было бы. Я же глядя на него, боюсь представить каким образом он это всё добыл, что стало с прошлой владелицей всех этих вещей и какие последствия нас после этого ожидают. И тут…

— Забыл совсем, — хлопает себя по лбу Осип. — Я же и тебе подарок принёс.

С этими словами дед суёт руку в рюкзак, извлекает ещё один свёрток и с гордым видом подаёт его мне.

Быстро разворачиваю, смотрю…

— Ух ты! — улыбаясь восклицаю. — Пап, спасибо. Это же…

— Три сломанных сверла на шесть, половина быстрореза и сломанный гаечный ключ, — вздыхает дед. — Очень рад что тебе нравится, но… Не ел бы ты всякую гадость? Давай тушоночку откроем, по стопочке примем. А то смотрю как ты железяки жуёшь, сердце кровью обливается. Хотя… Профессорская морда говорит что тебе можно. Что оно тебе пользу приносит. И я это сам вижу. Но дико для меня.

— При тебе больше не буду, — убирая подарки в карман улыбаюсь. — А это… Нам за заколки…

— Там несчастный случай произошёл, — хрипит дед. — Страшный такой… Ты не поверишь, болтик открутился. А надзирательница, к сожалению не Марта, этого не заметила. Вот и грохнулась. Жаль что не Марта…

— Пап…

— Они фашисты, сын! Они вообще не люди! Нельзя их жалеть! Это фантики. Красивые, а внутри гниль и злоба на всех. Ты…

— Пожалуйста, осторожнее.

Понимая что ожидал совсем другого, Осип теряется, садится за стол и наливает в кружку. Выпивает, морщится…

— Плохой я человек, злой. В этом месте проклятом в зверя превратился. Убиваю, аварии подстраиваю, добиваю. Убивец я, сына, нет мне прощения. Потом, когда перед Господом предстану, попрошу чтоб осудил по всей строгости. Сейчас же. Сейчас у меня вы есть. Нельзя мне помирать. Да я готов их всех… Прости… Не хочу я так жить. Не могу…

Подойдя к Осипу обнимаю его. Тут же оказываюсь стиснут, потом меня отталкивают, выдают подзатыльник…

— А помнишь как мы с тобой на рыбалку убегали? — наливая мне улыбается Осип. — Помнишь?

— Прости, но… Нет, почти ничего. Памяти нет.

— Ничего, — часто кивая бормочет дед. — Ничего. Наши всё равно победят. Покажут этим тварям где раки зимуют. И вот тогда, мы с тобой всё наверстаем. Ты садись… Заболтал я тебя совсем.

Пока дед суетится, стою и смотрю на него. Понимаю что он опасен. Он очень опасен. Но также понимаю что без него мы не выживем. Но при этом я совсем не понимаю что со мной происходит. И тут надо ждать когда личность Ломакина проявит себя. Мне нужны ответы.

****

Ломакин «явился» к вечеру. Первым делом осмотрел нас,