– Помнишь, как ты в пятом классе села ко мне за парту?

– Что это ты вдруг?

– Просто так… А почему ты так сделала?

– Ты был новенький, в странной одежде, в синих и красных носках, все на тебе не подходило одно к другому. И весь из себя такой грустный и покинутый, и все над тобой посмеивались.

– Правда? А я и не заметил!

– Еще они смеялись над тобой, потому что ты коверкал слова. «Лоходильник» – это я с тех пор запомнила. Или «ухотугий» вместо «тугоухий».

Взяв утяжеляющий жилет, который я всегда надевал для бега, Альва взвесила его на руке:

– Я села рядом с тобой, чтобы ты не был один. Но когда все принялись меня дразнить, будто я в тебя втюрилась, я пересела на другую парту.

– Слабо́ тебе оказалось выстоять!

– Да, это так.

Мы обменялись долгим взглядом.

– А ты ведь пьяна, Альва, – сказал я.

– Нет, Жюль, это ты пьян. С каких это пор ты пьешь джин?

– Я всегда его пил. Каждый день по бутылке перед уроками. – Я подошел ближе и взял у нее из рук жилет. – Ты еще многого обо мне не знаешь.

Она пристально посмотрела на меня:

– Вот как? И чего же?

В комнате стало тихо. Чем дольше вопрос повисал в воздухе, тем больше менялось ее выражение от кокетливого к серьезному. Я хохотнул, но мой смешок был больше похож на хрип.

Видя, что Альва не хочет взять на себя режиссуру этой сцены, я, следуя внутреннему ощущению, включил музыку – песню Паоло Конте «Via Con Me», которую ставила мне мама незадолго до смерти.

Я посмотрел на Альву, волосы мокрыми прядями свисали ей на лицо. Платье липло к ее телу, и она то и дело осторожно поправляла его, натягивая на коленки. И тут я начал двигаться под музыку. Колени у меня дрожали.

– А ты, оказывается, хорошо танцуешь, – в ее голосе слышалось удивление.

Я не ответил, а попытался втянуть ее в танец. Видя, что она отмахивается, я даже протянул руку.

– Пойдем, – сказал я, – только одну песню… Давай!

Изображая экспрессивную итальянскую жестикуляцию, я театрально шевелил губами вместе с певцом:

У Альвы вырвался короткий смешок, но она тут же помрачнела, и мне вдруг показалось, что мысленно она где-то далеко. Вся ее напряженность вдруг куда-то исчезла, и один раз она даже помотала головой. Я чуть не задохнулся от досады. Сжав губы, я, как дурачок, мужественно потанцевал еще немного, но в конце концов выключил музыку, а вскоре Альва собрала свои вещи и ушла.

* * *

Каникулы на праздниках Троицы прошли в 1992 году без происшествий, пока в один прекрасный день я не застал тетушку на кухне какой-то погруженной в себя, глаза у нее странно блестели. С испугом я заметил, как она постарела. А затем вдруг понял. Сегодняшнее число было днем, когда раньше праздновалось мамино рождение. Мне стало стыдно: оказывается, я совершенно об этом забыл. Но из вежливости я согласился, когда тетушка пожелала сесть со мной на диван, чтобы вместе посмотреть семейные фотографии.

Я посмотрел на маму маленькой девочкой, подростком и девушкой с короткой модной стрижкой, в мини-юбочке среди группы студентов. Ее восхищенный взгляд был устремлен на молодого человека приятной наружности, стоящего рядом. Он был в белой рубашке с закатанными рукавами и коротким галстуком; не вынимая изо рта трубку, он увлеченно говорил что-то присутствующим, глаза его блестели.

– Твой отец говорил так увлекательно, был так обаятелен и умен, – сказала тетушка. – Он мог спорить часами.

На следующем снимке я обнаружил свою бабушку-француженку, у которой и тогда уже была знакомая жесткая складка губ. А вот и маленький Марти с его колонией муравьев! Лиз в платьицах «принцесс», с розовым бантом на голове, а на заднем плане – я сам, глядящий на нее, вылупив глаза. На другом снимке я, уже девятилетний, стою на кухне, сосредоточенно следя за кастрюлей на плите. На меня тут же нахлынули знакомые кухонные запахи. Уже много лет я не стряпал, но, кажется, я любил это занятие. Или, может быть, мне так только показалось под впечатлением фотографий? Я стал проверять память, и неожиданно начали всплывать все более отчетливые воспоминания.

Еще одна фотография запечатлела меня с моим прежним самоуверенным выражением на улыбающейся физиономии – я стоял перед шведской стенкой на детской площадке в окружении мальчишек и девчонок.

– Ты любил быть в центре внимания, – сказала тетушка. – Настоящий сорвиголова! Не дай бог кто-то не пожелает плясать под твою дудку – ты очень расстраивался. Опасности тебя так и притягивали.

Я слушал ее так, как будто речь шла о ком-то другом.

– Правда? – спросил я.

– Ты был необыкновенным ребенком, – сказала она. – Марти всегда был умником, Лиз – гламурной девочкой, а вот ты был совершенно особенным, гораздо тоньше всех остальных детей. – Она улыбнулась, вспоминая. – Несмотря на то что ты все время лопотал, не закрывая рта.

Наконец попалась фотография, на которой мама смотрела на меня задумчивым взглядом, а я что-то писал, склонившись над той красной записной книжкой.

Тетушка перестала переворачивать страницы, остановившись на этом снимке.

– Как же она тебя любила! Ты был ее сокровищем.

Не отрываясь я смотрел на снимок. В детстве мама звала меня Улиточкой за то, что на природе я вытягивался вверх, как улитка, впитывая в себя все впечатления. Когда я чувствовал неуверенность, я всегда спрашивал совета у мамы. Она была моим компасом. Я всматривался в ее взгляд, ее любимое лицо, ее руку, которая лежала у меня на плече.

Неожиданно я осознал, что на глаза у меня навернулись слезы.

– Это же… – выговорил я.

Тетушка взяла в ладони мое лицо и обняла меня. Ощутив ее тепло, я не выдержал и заплакал так, как давно уже не плакал.

– Как мне ее не хватает, – повторял я снова и снова, чувствуя, как тетушкина ладонь ласково поглаживает меня по спине.

* * *

Праздник решено было устроить в горной хижине без электричества и водопровода. Все контрольные были сданы, железная хватка школьной системы ослабла, оставались только устные экзамены. Мои одноклассники решили напоследок еще раз погулять и повеселиться вместе. Из портативного CD-проигрывателя неслась музыка, мы хохотали преувеличенно громко и говорили глупости. Сданные выпускные экзамены вызывали у нас такое чувство, точно мы ограбили банк и теперь осталось только придумать, что делать с добытыми деньгами.