представляла собой дощатую гору, по которой нужно карабкаться. Другого входа не было: на противоположном конце улицы тупик. А по бокам и вовсе никогда не было входов. Во все дворы-колодцы можно было попасть только изнутри переулка.

Я пошла по крышам машин. У некоторых включилась сигнализация. Дойдя до баррикады, я стала взбираться на неё. Вниз спускаться намного легче, потому что были поставлены лестницы.

И вот переулок колонн. Дома шли рядами с двух сторон. Все здания одинаковые. Они начинались с трёх лестниц. Потом стояли пьедесталы высотой по грудь. От них шли колонны, которые заканчивались капителью в виде мраморных цветов, а сам столб увивался лозами. На каждой капители лежали по две плиты, а после шёл узорчатый фриз. Следом треугольные крыши. Во фронтоне каждого здания стояли скульптуры богов. Они изгибались, пытались устоять ногами на тонком карнизе и показывали пальцами в сторону баррикады.

На одно мгновение я встала в оцепенении. Переулок забит разного возраста людьми. Юнцами. Молодыми, зрелыми и старыми. Они запрудили всю брусчатку. Кто-то сидел в заведениях. Вход в них находился за колоннами. Они веселились в последний раз. Было понятно, что всё захвачено ими, и всем содержимым в кафе они пользовались бесплатно. Это был последний пир. Вся улица пронизана весельем и воинственностью. Они смеялись в лицо смерти.

Я слилась с толпой. Мне захотелось зайти в тепло. На улице было холодно. Или это снова дрожь в теле. Я сразу же подумала о своём баре, но боялась там встретить кого-то из знакомых. «Хотя кого я там увижу?»

Как только я стала продвигаться, сзади мне похлопали по плечу. Я обернулась и увидела Мишу. Он улыбнулся мне своими застенчивыми глазами и поджатыми губами.

— Что ты здесь делаешь? В этом переулке скоро будет война.

— Я, в общем, решил помочь.

— Кому? — усмехнулась я, а он нерешительно поднял две руки, показывая на меня, но быстро опустил.

— Наверное, тебе.

— Иди домой, Миш. Мне уже все равно не помочь.

— Я так не думаю. В любом случае я этого хочу.

Я развела руками и хлопнула ими себе по ногам.

— Ну… я иду выпить, если хочешь, можешь пойти со мной.

Он согласился, и мы, протиснувшись через толпу, вошли в бар, где я работала. Он был битком забит. Люди сидели прямо на полу. Когда я ехала к переулку, то ожидала увидеть полную удручённость перед неотвратимым, но не было даже намёка на страх и тем более на отчаяние. Все веселились и яро спорили друг с другом. Что самое удивительное, так это то, что подобное поведение оказалось заразительным. Нам всю жизнь мерещилось, что чувство перед скорой смертью очень серьёзное. Предполагалось, что, находясь в её объятиях, ты начинаешь как-то цепляться, приспосабливаться, торговаться с собственной душой. Но ничего подобного не было. Вместо всего ожидаемого только странный смех. Непонятно, что веселило нас перед лицом опасности. Но каждый в баре считал своим долгом пошутить остроумнее. Будто мозг, ощущая свой конец, начинал работать так быстро, что выкидывал все накопленные шутки. А психика это всё принимала как защитную реакцию.

Мы встали с краю за барной стойкой. Я очень захотела виски. Ничего более не желала. Стакан с двойной порцией и льда побольше, чтобы мягче шло. Я настояла, чтобы Миша со мной выпил. Пошёл первый стакан. За ним второй. А опьянения ни в одном глазу. Да, наверное, это и невозможно. Всё нутро настолько было накалено и стояло настороже, что не давало себя одурманить.

— Миш, а я ведь про тебя мало знаю. Ты про меня всё, наверное. Ведь ты всех знаешь. Всё видишь. Всё слышишь. А вот я о тебе ничего.

— Ну… а чтобы ты хотела узнать?

— Не знаю, что-нибудь интересное. Ну, например, это правда всё то, что о тебе написано? Смерть на кресте, нисхождение в ад и всякое такое…

— И всякое такое? — улыбнулся он.

— Ну а что… а ты бы на моем месте не спросил?

— Да, наверное, тоже спросил. Не знаю даже. Ну, правда, конечно. Всё так и было. Не знаю даже, что сказать.

— Зачем всё это? Чего ты добивался?

— Пытался всё исправить. — вздохнул он. — Простить… самого себя. Всё началось с этого яблока. — со вздохом сказал он. — И с Адама. Просил я не трогать его. Но он не виноват. Такова натура. А вот я вспылил. И злился долго, пока…

Он замолчал и покачал головой.

— Что?

— Пока не началось восстание. Я не подозревал, что Люцифер посягнёт на мое место. Я любил его… но отнёсся очень пренебрежительно. Не ценил. Ну, собственно говоря, делать то было нечего, пришлось воевать. Михаил встал на мою сторону. Ему пришлось пойти против брата. Он победил его, и Люцифер сбежал на землю. Мы потеряли его из виду, но чуть позже узнали страшную весть.

— Он скрылся в царстве Аида.

— Он не просто там скрылся. На то время мы были куда могущественнее старых богов. Он создал ад, чтобы все люди, чья жизнь закончилась, попадали туда. Эта была катастрофа. Мы узнали, что там абсолютно все. Даже Адам. Невольно я обрёк их всех на страдание.

— А чего он добивался?

— Как чего? Он хотел меня вытащить, что у него и получилось.

— Тогда всё и началось?

— Да, я родился у своих родителей и прожил целую жизнь. Люцифер долгое время не знал об этом. Но я понимал, что рано или поздно он найдёт меня. В этом мы похожи. Мы оба изучаем людей. Смотрим на все стороны и проявления. И он нашёл меня. Там, в пустыне. У меня тогда умер отец, я хотел побыть наедине с собой.

— Вы поговорили?

— Ну как поговорили? Мы… он не узнал меня. Я воспользовался этим и сказал, что я сын Бога. Ну он поверил мне. Знал, что я не люблю ввязываться в истории…. Что он мне только не предлагал. Я был в ужасе, услышав это. Он мне даже хотел отдать все деньги и страны мира, лишь бы я не шёл до конца. Хотя он лукавил, он, конечно же, хотел меня заполучить в ад. Лишь издевался.

— Ну а потом тебя арестовали…

— Да, через три года после нашего разговора. За это время я старался найти в людях то, что вижу сейчас в вас. Желание верить. Стремление любить. Жажду юности. Я хотел увидеть смелость.

— И увидел?

— Я увидел обычных людей. Всю их прелесть. Привязанность к родным. Трепет перед ними. Я увидел любовь и сам был влюблён. Я забыл, кто я есть.