Итак, он презирал как игру, так и чтение. А что доставляло ему удовольствие? На что он тратил время без скуки? Конечно, у него и внутри стен Лувра были кое-какие пристрастия. Так, он мог проводить долгие часы в вольере, где резвились птицы, наблюдая за ними, ухаживая или просто созерцая безмолвно переливы их яркого оперения. Он донимал поддразниванием своих домашних собак или своих мартышек, причем особую радость испытывал, обшивая или переодевая обезьяну. А еще он часто запирался в отдельном кабинете, где была собрана его коллекция оружия, потому что был страстным его любителем и собирателем. Обученный, скорее всего, Жюмо, его штатным оружейным мастером, Людовик стал таким докой по части разгадывания секретов самых сложных механизмов, что господин Франсуа Поммероль, личный оружейник Месье, удалившись на покой в родную Овернь, не нашел, кроме короля, ни единого достаточно ученого человека, чтобы раскрыть ему тайны своего мастерства.

Когда Людовик XIII уставал разбирать и собирать свое огнестрельное оружие, он менял занятие и с неменьшим усердием приступал к самым разным видам ручного труда. Он с детства стремился приобщиться к тому, что впоследствии его современники с изрядной долей иронии называли «на диво королевскими ремеслами». И ребенком, и взрослым человеком он внимательно следил за работой всякого рода ремесленников, расспрашивал их о тонкостях этой работы, помогал им. Он был самым искусным и одаренным из королей с золотыми руками. Под крышей Лувра он завел для себя и кузницу, и пекарню, и хлев, и ручной печатный станок, и собственную кухонную печь, и множество самого разнообразного инструмента. Он умел обтачивать и шлифовать железные изделия; отливать маленькие пушечки; чинить любое оружие; делать печатные оттиски; чеканить монеты; плести корзины; шить; прибивать гвоздями ковры; изготовлять силки и сети. В бритье он мог бы посоревноваться с самым искусным цирюльником. Он огородничал и садовничал на своих версальских землях, а выращенные им там многие буасо[24]раннего зеленого горошка за бешеные деньги скупал у него богач Монторон. Людовик запросто мог занять место кучера, каретника, тележника, конюха, кузнеца… Действительно, можно найти немало свидетельств того, как он ловко и на большой скорости управлял собственной каретой[25]. Если во время прогулки экипаж Людовика терпел бедствие, его это нисколько не тревожило: он вооружался топором, брал в руки нужный инструмент и делал все, что нужно для ремонта. Рубил дерево, распиливал его должным образом, сочинял все необходимые приспособления, был вполне способен починить, а то и полностью заменить колесо или, скажем, дышло. Он самостоятельно взнуздывал и седлал свою лошадь, кормил лошадей, при необходимости мог и подковать. У одного из своих министров, сеньора де Нуайе, он выучился устанавливать оконные рамы, у пиротехника Мореля – изготовлять петарды для фейерверков, у конюшего Жоржа – шпиговать мясо.

Он стал великолепным поваром, посещая – среди прочих дворцовых служб – и кухню, где колдовали кондитеры и куда его влекла детская страсть к лакомствам. Десятилетним мальчиком он, как свидетельствуют современники, собственноручно приготовил молочный суп для герцогини де Гиз. Это было начало, за которым последовали куда более сложные блюда, все ему оказалось под силу: любые виды варенья, миндальное молоко, оладьи, пирожки, марципаны, яблочные и айвовые пироги… А уж в выпечке омлетов ему просто не было равных! Из его фирменных блюд можно еще назвать испанскую олья-подриду из мяса с овощами, а гипокрас – тонизирующий напиток из сладкого вина с добавлением корицы – получался у короля куда ароматнее и вкуснее, чем у других поваров. И наконец, будет не лишним добавить, хотя это и не относится собственно к кухне, что матушка короля, Мария Медичи, обучила его искусству составления тонких духов.

Тратя таким образом большую часть дня на всякого рода легкомысленные занятия, Людовик XIII вовсе не находил времени исполнять те свои королевские обязанности, которые почитал излишними или ненужными. Так, к примеру, нельзя сказать, чтобы он на самом деле управлял своим Двором. А Двор между тем существовал, и входило в него несметное множество принцев, герцогов, высших должностных лиц при короле (коннетабль, канцлер и так далее), сеньоров высокого полета, знатных дам и барышень. Так и видишь, как все они толпятся утром в Большом зале Лувра, как собираются после обеда и вечерами в прихожей апартаментов королевы и в ее кабинете… И покидают королевский дворец лишь для того, чтобы поесть.

Какой образ жизни вели придворные? Если верить моралистам и сатирикам, жизнь их была самой что ни на есть праздной и монотонной. В литературе того времени дается яркая картина смехотворного времяпрепровождения придворных, написанная более чем ядовитыми красками. Так, некий господин Овре утверждает, что главные занятия всей этой знати состояли в следующем, и только в следующем:

«Плясать на балах, насмешничать, молоть всякий вздор…

Не снимать ни сапог, ни плащей, чуть ли не спать в них…

Бить копытом, как боевой конь, когда его чистят скребком…

Ходить, как дон Родриго, и мурлыкать себе под нос

Мотивчики Гедрона, врать напропалую и скрытничать».

А Брюскамбиль, комедиант «Бургундского отеля» и «вития» труппы, со своей стороны, признавался в том, что рисует для приходящей на спектакли народной аудитории нелицеприятный портрет «этих хамелеонов, этих нос-поветру-держащих, этих лизоблюдов», какими являются придворные. Они лучше сдохнут, чем чем-нибудь займутся, говорил он, они день и ночь «подобно журавлям, стоят на одной ноге»[26] в прихожей Его Величества или же, поскольку «от такой позы на ногах прибавится куда больше мозолей, чем каролюсов[27] в кошельке», так и укладываются на буфет, будучи не в силах преодолеть усталость. Обычно они болтают без остановки, обмениваясь с такими же бездельниками, как они сами, последними сплетнями и слухами. Если же Его Величество вдруг чего прикажет, они зычно оглашают этот приказ, и он летит вдоль коридоров Лувра, а если Его Величество соизволит лишь чуть раздвинуть губы в рассеянной улыбке, даже и не представляя, что развеселило государя, они «разевают пасти и принимаются хохотать вчетверо громче, чем смеялся бы нормальный человек».