Я не поняла — она что, издевается?

— Я не знаю, кем я хочу стать.

— А что ты умеешь лучше всего? — спросила Сара.

Я задумалась, потихоньку впадая в панику. Ничего я толком не умею. Умею сочинять всякие истории, но это же не в счет. И вообще, я придумываю гораздо хуже, чем папа. Мне нравится раскрашивать картинки в книжках, но рисовать людей самой у меня не получается. Люблю танцевать, когда меня никто не видит, но никогда всерьез этому не училась. Я бы просто умерла, если бы меня заставили натянуть такое обтягивающее крошечное трико.

— Ничего не умею, — вздохнула я.

— Нет, умеешь! Эм очень хорошо о нас заботится! — крикнула Вита через плечо.

Сару это не особенно восхитило.

— Тебе нравится заботиться о других? — спросила она.

Я опять задумалась. На самом деле это не так уж хорошо у меня получается. Вот если бы я могла по-настоящему позаботиться обо всех… Я бы устроила для Виты звездную роль в какой-нибудь телепередаче. Сделала бы так, чтобы Максик перестал бояться всего на свете и подружился с другими ребятами, которые сейчас его только дразнят. Папу я бы сделала звездой Голливуда, но он обязательно пристал бы к нам на выходные в своем личном реактивном самолете. Я подарила бы маме собственную парикмахерскую, и она бы выпускала фирменную линию средств для ухода за волосами — «Джули».

— Ay! С добрым утром! — грубо окликнула Сара, помахав рукой у меня перед глазами.

— Спокойной ночи! — огрызнулась я.

Прошмыгнула мимо Сары, схватила Виту за руку и мы с ней бросились бежать. Максик оторвался от папы и ухватил меня за другую руку. Мы втроем неслись как полоумные и орали во весь голос.

Мы бежали, бежали, бежали по дорожке вокруг пруда и вверх по склону. Я думала, папа испугается и побежит за нами. Я ждала — вот-вот он начнет звать нас по именам.

Никто нас не звал, не слышно было топота за спиной.

Когда мы были почти уже на вершине холма, Максик опять споткнулся и упал. Он лежал на земле и пыхтел. Вита тоже остановилась, вся ярко-красная, держась за бок. Я оглянулась. Кровь так и стучала у меня в голове, глаза застилал красный туман. Проморгавшись, я увидела далеко внизу нашего папу, маленького, как куколка. Он держал Сару в объятиях. Он ее целовал. Не так, как он обычно целовал маму. Как целуются в фильмах кинозвезды.

— Фу, гадость! — сказала Вита.

— Фу-фу-фу! — завел Максик, поднимаясь с земли, и тут увидел, на что мы смотрим. Он выпятил нижнюю губу. — Почему папа целует эту тетю?

Я проглотила комок в горле.

— Потому что она ему нравится.

— А нам не нравится! — заявила Вита. — И папу мы тоже больше не любим. Мы хотим домой.

— Мы хотим домой, — повторил за ней Максик.

Я тоже хотела домой. Я ненавидела этот холодный, тоскливый, дурацкий парк.

Мы двинулись обратно, держась за руки. Когда мы спустились с холма, они все еще целовались.

— Фу, он как будто ее ест, фу, фу! — сказала Вита. — Давай подкрадемся и спихнем их в пруд!

Мы все захохотали, как-то странно, с привизгом.

— Ну, давайте! — повторила Вита.

Не знаю, всерьез она это говорила или нет. Мне было все равно. Меня вдруг страшно вдохновила эта картина: папа и Сара с воплями барахтаются в пруду. Я прямо так и видела Сару, обмазанную зеленой тиной, смешную и некрасивую.

— Вперед! — шепнула я.

Но тут папа оглянулся и заметил нас. Они отступили друг от друга. Сара засмеялась, глядя на наши лица. Папа смущенно улыбнулся:

— Ну, дети, как дела? Веселитесь?

— Нет, — с казала Вита. — Мы хотим домой.

— К Саре?

— Это не дом, — сказала Вита брезгливо. — К нам домой.

— Попозже, принцесса Вита. Иди сюда, золотце, я тебе расскажу про новый летний домик принцессы Виты. Этот домик стоит на высокой скале, а сделан он из морских раковин — тысячи и тысячи раковин, из них выложены красивые узоры…

— Я тебя не слушаю! Не нужны мне дурацкие принцессы! Не слушаю, не слушаю, не слушаю! — кричала Вита, зажав себе уши ладошками.

Она не такая слабохарактерная, как я. Папа так и не сумел ее уболтать, хотя очень старался. Она даже не пожелала поцеловать его на прощание, когда мы наконец дотащились до дома. Папа все равно ее поцеловал. Вита стала тереть щеку так яростно, как будто он ее испачкал. Максик упорно отворачивался, тоже не давая себя поцеловать.

— Ох, дети, — сказал папа с грустью и посмотрел на меня. — А ты меня поцелуешь, Эм?

Я хотела его поцеловать. Конечно, хотела. Я хотела обхватить его за шею и просить и умолять, чтобы он остался. Но я не могла забыть, как он целовал Сару. Я увернулась от папы и позвонила в дверь, не оглядываясь.

— Не могу поверить, что он привел вас к той женщине! — сказала бабушка. — Сними сейчас же эту одежду, Эм!

Она гневно сорвала с меня вещи чуть ли не вместе с кожей. Мама взяла черный свитерок двумя пальцами.

— Должно быть, она очень стройная, миниатюрная, — сказала мама. — Эм, она очень красивая?

— Нет! Ничуточки. Она с привихом.

— Почему с привихом?

— Например, у нее татуировка на руке. И волосы такие коротенькие-коротенькие. И вся какая-то ощипанная, — объяснила я, натягивая верхнюю часть пижамы.

Вита и Максик уже лежали в постели, хотя затолкать их туда удалось с трудом. Вита выпендривалась по-страшному, прыгала по комнате, как танцовщицы из новогодней процессии, размахивая над головой двумя старыми носками вместо лент. На Максика напал смехунчик, он дохихикался до икоты и никак не мог остановиться. Икал он с открытым ртом, чтобы получалось как можно громче.

Я никак не могла их успокоить, а мама даже и не пыталась. Она прислонилась к двери в ванную и неподвижно уставилась в пространство. В конце концов пришла бабушка, отругала обоих, вытащила из ванной и хорошенько встряхнула. Потом вытерла их, переодела в ночные рубашки и через десять минут уложила спать, пригрозив, что, если услышит еще хоть один звук, им же будет хуже.

Меня она ложиться не заставила, потому что хотела узнать все подробности насчет папы с Той Женщиной. Тут и мама очнулась и давай меня расспрашивать. У меня даже голова разболелась, так я старалась правильно отвечать на ее вопросы.

— Как ты думаешь, Эм, он ее любит по-настоящему? — спрашивала мама жалким шепотом.

Бабушка фыркнула:

— Это не совсем то слово, которое я бы употребила в данном случае! Фрэнки вообще не умеет любить.

Бабушка ворчала без умолку. Мы с мамой ее не слушали. Мама с отчаянием смотрела на меня.

Я не могла выдавить ни слова. Просто не знала, что сказать. Я все вспоминала, как папа смотрел на Сару, не отходил от нее ни на шаг, как они целовались. Это и есть любовь, правда? Вдруг мне пришло на ум выражение, которое я вычитала в одном из маминых журналов.