Маленькая гедонистка поцеловала его дружка.

Уильям зарычал. Она подняла на него глаза. Он смотрел на нее, гладя себя по груди тем же жестом, каким она гладила его бедра.

– Еще, черт побери, – бросил он.

Она улыбнулась совершенно женской улыбкой. Иисус, Мария и Иосиф, у него все получилось: он вывел ее за пределы незнания, и вот она впервые испробовала женскую власть.

– Да, сэр. – И она принялась целовать его дружка снова и снова.

– Полижи его, – прогрохотал он. – Поиграй с ним. Вот так… ах! – И он выгнулся на стуле, сердце у него замерло. «Она здесь, она моя, она совершенна», – пело в глубине его чресл.

Голова его запрокинулась, руки гладили ее косы. В другой раз он велит ей раскинуть свои волосы на его чреслах.

Маленькая искусительница нашла одно неотразимое прикосновение, и он дернулся. Она повторила, и он зарычал. Она мурлыкала, прижимаясь к нему, и наконец взялась за дело серьезно.

Переживет ли он первый урок?

Все потеряло для него значение. Закричи сейчас Морган, что горит повозка с порохом, он остался бы в конторе, лишь бы чувствовать, как пальцы Виолы обращаются с его дружком, точно с музыкальным инструментом.

Вскоре единственное, что он слышал, – свои хриплые стоны.

Ей удалось забрать его в рот целиком. Он взревел. Она замерла, испугавшись. Он сжал руками ее голову, слишком долго сдерживая себя, и вот перед глазами у него вспыхнули звезды, и он кончил, содрогаясь всем телом, до мозга костей.

Как сможет он отпустить ее через три месяца?

* * *

Все тело Виолы ныло от разочарования, но она гордилась собой, довольная результатом. На лице Донована отражалось выражение расслабленного удовольствия.

Руки Уильяма скользнули вниз. Она вскрикнула, потому что он поднял ее и посадил к себе на колени. Ее голова удобно устроилась у него на плече.

– Славная девочка, – тихо похвалил он ее. Она покраснела, чувствуя, как его грудь прикасается к ней. Ей хотелось большего, чего-то такого, что даст ей самой удовлетворение, но ее удовольствия не входили в сделку – только его.

Он поднял ее подбородок. Встретиться глазами с мужчиной, которого она только что так интимно ласкала, оказалось труднее, чем просить его взять себя в его любовницы.

– Ты все хорошо проделала, Виола. Я очень горжусь тобой. – Донован улыбнулся, и ее глупое сердце подпрыгнуло. Он все еще обращался с ней как с человеком, а не как со своей собственностью, которая нужна только для чувственных наслаждений.

Донован поцеловал ее, взяв ее рот умело. Он лизал, теребил, сосал, и в конце концов она могла только стонать. Задрожав, она прижалась к нему, всхлипывая.

– Милая Виола, – прошептал он. – Ты голодна? Его рука скользнула ей под платье.

– Ты мокрая, золотце. И очень хочешь. Откройся, чтобы я мог тебя потрогать.

– Пожалуйста, не нужно.

Он обхватил рукой ее грудь. Она чуть не вскрикнула, такая дрожь пробежала по ней от соска до самой сердцевины.

А его умелые руки скользнули под ее панталоны, и она выгнулась и придвинулась к нему ближе.

– Испытай удовольствие, золотце. Ты его вполне заслужила.

– Я не могу. Я никогда, ни с кем никогда еще. То есть… – Ее голова запрокинулась, а его рука осмелела еще больше.

– Твое тело все умеет, золотце. Расслабься. Вот какая славная и милая, – ворковал он.

У Виолы не осталось слов, одни только животные звуки, чтобы ответить ему, а его слова и руки искушали ее. Теперь ей стало все равно, громко ли она издает свои крики.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Виола снова обрела способность думать, лежа в его объятиях. Все мышцы ее расплавились от восторга, как конфетная начинка, только что вынутая из печки и еще теплая. Но она не выспалась сегодня. Погружаясь в сон после его ласк, она в конце концов уже не могла пошевелиться.

Интересно, подумала она, зевнув, что еще ему нравится делать с женщинами.

Уильям отвел со лба Виолы непокорную прядь волос цвета лунного луча. Проклятие, как мило она покорилась. Что же делать дальше? Ему страшно, до боли хотелось взять ее немедленно, но он призвал себя к порядку.

Виола что-то тихо пробормотала и пошевелилась.

– Виола, – позвал он. – Золотце, теперь пора…

Легкий храп послышался из ее красивого ротика. Голова Виолы повернулась и легла ему на, плечо, ее дыхание шевелило мягкую фланель его рубашки.

Уильям тихонько рассмеялся. Она спит. Во всех своих фантазиях он представить себе не мог, что их первая встреча кончится вот так. Она, наверное, очень устала, потому что, судя по всему, работала вчера допоздна.

Ему льстило, что он потряс ее. Он радовался, что она так доверилась ему, и разочаровался сверх меры ее сном. Возбуждение жгло его. Он с силой втянул в себя воздух, потом еще и еще и наконец обрел способность думать.

Видит Бог, положение у нее просто отчаянное. Ни денег, ни дома, и семья от нее отказалась.

Выражение ее лица, когда она пришла на складской двор, тонкая вуаль вежливой решимости поверх глубочайших страданий напомнили ему о похоронах его отца, когда он, Уильям, тоже стал бездомным и одиноким и уже не надеялся найти выход.

Уильям стоял у края могилы, сознавая только одно – что льет дождь. Его костюм, только что купленный у старьевщика, выглядел ужасно. Отвороты на брюках лоснились. Ботинки жали и, пока он шел от Коба за гробом, успели сильно натереть ему ноги. Шапка не по размеру еле держалась на голове, не защищая волосы от дождя.

На кладбище рядом располагались могилы матери, Мейви и Кэтлин. Отец потратил много денег, чтобы перенести сюда маленькое тело младенца Шеймаса с поля, где он родился и умер. Теперь и он тоже будет лежать здесь. На похороны ушли все до последнего пенни из их скудных сбережений, отложенных, чтобы начать жизнь в Новом Свете.

Наконец священник закончил церемонию и бросил на гроб горстку земли. Уильям перекрестился и быстро ушел. Коб – не то место, где стоит пускать корни, но все-таки оно лучше, чем деревня.

Проходя мимо коттеджа своих старых друзей детства, он произнес короткую молитву. Кевин, Донал и их семья лежали мертвые внутри коттеджа. Коттедж замуровал их отец, чтобы никто не видел, как они умирают с голоду. Несколько овец подняли головы, когда он шел мимо, и снова принялись щипать траву на квадратном акре, который когда-то кормил семью из девятерых человек. В соответствии с законом люди, живущие на такой крупной ферме, не нуждаются в помощи общества.

Тремя днями позже, с трудом преодолев грязные дороги и ночуя в брошенных сараях, Уильям оказался в Кобе, на главной станции. Он глазел на проносящиеся мимо поезда с хорошо одетыми и сытыми англичанами.