— Что-то случилось?

— Там скорпион! — секундная истерика прошла, и я почувствовала себя дурой. — Там!

— Да, это Каринина питомица, она же скорпион по знаку зодиака, — Вячеслав пожал плечами. — Вы меня извините, если вам что-то понадобиться узнать, можете мне звонить, и я сам к вам подойду. Просто…

— Нет, это вы простите… — я бочком просочилась обратно в коридор. — Просто скорпион… он… ну…

— Она вам не помешает, кормить и убирать я буду сам. Доставать его только не нужно, больно жалит, — как будто я прибежала с просьбой немедленно достать и дать потискать симпатяжку! Да меня сейчас стошнит от умиления, я даже на тараканов-то не могу смотреть, а тут огромная ядовитая тварь размером с ладонь!

— Не буду… доставать, — выдавила я. — Когда приступим к обсуждению… деталей?

— Через полчаса жду вас на завтрак в гостиной.

Я побрела обратно в кабинет, как на казнь. Покосилась на стеклянный ящик. Кто гарантирует, что это искусственный череп, а не головёшка предыдущего, неудачливого соавтора? Кто гарантирует, что тварь не выгуливают по дому?

"Всё в порядке?" — написала Валя, а я в ответ отправила смайлик. Не помешает баллончик с дихлофосом у дивана, а так — полный ажур.

Сто пятьдесят лет назад всё было иначе.

Как говаривали предки, если уж миру рушиться, то с крыши. Так оно и есть. Духи-хранители, разъярившиеся на этот некогда благословенный край по неведомым для людей причинам, уничтожили большую его часть. Но шли года, и для большинства выжившего населения Криафара жизнь не то что бы становилась лучше и проще, скорее, входила в колею, становилась понятной и привычной, то есть — нормальной. Нормально, что еды, продуктов животноводства и сельского хозяйства хватало не всем. Что кто-то ежедневно умирал с голоду. Замерзал в ночную стужу и терял сознание в дневную жару, корчился от яда расплодившихся многолапых тварей и страшился вознести молитву небесам так же, как и не вознести.

Не хорошо. Плохо. Но нормально.

Для последних настоящих магов Криафара в тот чёрный день жизнь перестала быть "нормальной" — и никогда уже не смогла бы стать таковой.

Собственно, до наложения божественного проклятия Совета Девяти как такового не существовало вовсе, тогдашние Вират и Вирата Криофара пригласили девятку сильнейших магов, дабы свести воедино во благо народа и мира две силы — магию и светскую власть, изначально разделённые. Уже потом, после, кто-то недовольно кривил лицо, мол, не этим ли и был вызван гнев каменных духов-драконов, испокон веков завещавших трон только тем, кто магии лишён, а одарённых призывавших жить скромно и аскетично, не на виду у публики, не ей на потеху? Не поэтому ли после созыва первого Общего Совета настоящие маги в Криафаре перестали рождаться?

Впрочем, после проклятия духов кого и что в чём только не винили!

Как бы то ни было, а в первый магический Совет были призваны молодые маги, полные сил и энергии, готовые включиться в жизнь цветущего и растущего Криафара, сделать её ещё лучше, полнее и безопаснее. Именно они сдержали гнев пробудившихся хранителей, именно они пострадали даже больше тех, кто погиб и чья душа давно обрела покой в благодатном заоблачном Мируше или была обречена на вечную муку в кипящем зловонном Шайю. Восемь магов, не считая мёртвую для всего мира Огненную Лавию, прекрасную жену последнего Служителя, навсегда застыли между жизнью и смертью, были вынуждены покинуть мирскую жизнь и пребывать в добровольном изгнании внутри огромной каменной Пирамиды в самом центре Криафара, потеряв свои семьи, мечты и планы, год за годом теряя свою человечность, обретя бессмертие, которым тяготились больше, чем терзаемые в

Шайю грешные души.

Впрочем, их изоляция не была полной и абсолютной. Последний день каждого из десяти месяцев года считался "открытым" днём. В этот день в Зал встреч у смотрящего на сторону Инея входа в Пирамиду приходили просители и дарители, те, у кого были вопросы, мольбы, проблемы, тревоги, больные родственники, которым требовалось излечение, умершие родственники, долг и вина перед которыми были искуплены не до конца… Те, кто желал отблагодарить магов за спасение мира, тем самым расчётливо или по велению сердца сделав шажок в сторону Мируша. Просто праздно любопытствующие, скучающие, отчаявшиеся, юродивые и безумные. Голодные из струпов посмелее, пытающиеся ухитриться и утащить кое-что из бесчисленного множества подношений. Живая очередь порой огибала пирамиду четырежды. Тех, кто пытался пролезть вперёд, могли без лишних разговоров и столкнуть с крутого берега в русло высохшей, а когда-то полноводной и живительной реки Шамши.

Конечно, какая-то магия в Криафаре оставалась, как же без неё: слабая бытовая, слабая целительская, да ещё по мелочи, слабая-преслабая, редкая, как вода. Не рискуя больше нарваться на гнев богов, люди строго соблюдали заведенный ранее порядок открытых дней. Ранее, когда магов было в сотню раз больше!

Все погибли. Осталось только восемь.

В открытый день король и последний нищий были равны, каждый мог претендовать на помощь или совет, но в сутках только двадцать три часа, и те, кто не смог получить желаемого, уходили прочь с проклятиями, стенаниями, истеричным хохотом или в звенящем молчании, так что воздух в предвкушении начинал вибрировать натянутой струной.

Или только маг-прорицатель Варидас чувствовал эту болезненную тягучую вибрацию? Или это только чудилось ему?

В тот чёрный день его не было в Криафаре, более того, с важным поручением от Вирата Плиона Варидас отсутствовал в Криафаре уже десять долгих суток, только этим он мог объяснить то, что не почувствовал, не увидел грядущей трагедии — вдали от мира, от духов-хранителей его дар терял силу. К сожалению, Варидас выяснил эту свою особенность слишком поздно.

Он успел только к самому финалу — и уже полтора века, пребывая в абсолютной слепоте, винил себя, прежде всего, себя в том, что не выполнил своё предназначение. Уже полтора века он просыпался по ночам, вспоминая жгучий взгляд благостного Шамрейна, после которого его глаза выкипели, как мелкие лужицы на палящем солнце, а рана запеклась на лице шершавой багряной коркой.

Благостного ли? В чём он был виноват, если только пытался спасти свой мир?

Прочь, прочь эти святотатственные мысли.

— Где ты был? — Стурма ухватила слепого мага за плечо и мягко потянула к себе. Приложила ладони к его лицу, не касаясь жёсткой коросты. Сила потекла, словно вино, но Варидас чувствовал, как его окаменевшая плоть отвергает её, не принимает, не впитывает.

— Оставь, это бесполезно, — устало произнёс маг, опускаясь за каменный стол и наугад ухватывая одну из бесчисленных стеклянных бутылей, вереницей стоящих на нём, непостижимым чудом ухитряясь ничего не разбить. — Не трать на меня свои силы. Очередь из просящих — как гигантская випира, проглотившая собственный хвост. Бесконечна. На них трать.

— О да, — Стурма тоже присела за стол, посмотрела на себя в отражении бутылок. — Зачем они приносят столько алкоголя? Неужели думают, что, потеряв трезвость, мы будем сильнее или милостивее? С того года вон сколько осталось. Может быть, наполнить им Шамшу?