китайская шинель. Я стал умываться холодной водой, делал это с удовольствием довольно долго. В комнате было непривычно тепло. Штаны оказались велики, но с помощью специальных лямок вместо пояса удалось их подогнать под мой рост. Рубаха была китайского образца, безразмерная. Одежда приятно пахла свежестью. Под стулом я обнаружил сапоги своего размера и пару английских шерстяных носков. Шинель тоже пришлась впору. На тумбочке я увидел склянку, которую давеча выложил на стол Рерих, сгреб ее в карман шинели, после чего вышел из комнаты и спустился по узкой лестнице. Мальчик-дунганин отвел меня через двор к отхожему месту, которое было очень кстати. Вернувшись в заведение, я расположился на топчане рядом с печкой. Почти сразу мне принесли чай и лапшу. Денег у меня не было, но хозяева гостеприимно улыбались, и я надеялся, что Рерих позаботился об оплате моего обеда заблаговременно. Состояние мое выправлялось, я изрядно отдохнул, и все было бы просто замечательно, если бы не мой зуб, который ныл и подергивал, да еще десна распухла и доставляла неудобства. По сгущающимся сумеркам стало понятно, что дело идет к ночи. Должно быть, я проспал весь день. Вскоре у дверей за стеной раздался конский топот, послышались лязг засова и шорохи во дворе. Поздним гостем оказался Рерих. Он быстрым шагом вошел в помещение, снял шинель, стряхнув на пол снежинки, и объявил мне, что в Урге идет снег.

– А ты, Кирилл, не дурак поспать. Почти двое суток минуло! – Рерих, улыбаясь, лег на подушки и, взяв пиалу, налил из термоса чай, сначала мне, потом себе.

– Я не заметил даже. Честно говоря, думал, что спал несколько часов.

– Нормально, приходишь в себя! Может, больше так выспаться и не удастся. Я сегодня тоже тут переночую, меня Унгерн отпустил до рассвета в город.

– Унгерн отпустил? – Я удивился этому обстоятельству: выходило, что Рерих сегодня умудрился пообщаться с бароном.

– Да, брат, я служу нынче при генерале интендантом Азиатской конной дивизии! Вот по официальным делам командируюсь в город – для заготовки провизии и фуража, хотя какой тут, к черту, фураж, в городе мародеры, да еще китайцы кое-где засели, постреливают. Это хорошо, что ты спал и на улицу нос не высовывал, без оружия и хороших документов, как говаривал Бурдуков, можно и сгинуть.

Рерих, широко улыбаясь, расстегнул ремень, снял кобуру и сунул наган под одну из подушек, на которых лежал, при этом положение выбрал для себя стратегическое: лицом к двери, чтобы видеть входящих в просторный зал гостиницы.

– Ты не волнуйся, – кивнул на кобуру Рерих, – это я из предосторожности, лишним не будет: сейчас по городу кто только не рыщет.

Я кивнул в ответ – скорее, чтобы поддержать беседу, – и обвел взглядом темное пустое помещение. Мы с Владимиром да чугунная печка были островком жизни, освещенным мигающей керосиновой лампой, что висела на столбе ближе к выходу во двор. Я не ждал опасности извне, а Рерих был к ней готов. Видно, ему пришлось пережить немало, и я надеялся, что он поделится со мной своей историей и расскажет о неожиданной карьере в армии кровавого барона, занявшего с боями Ургу.

– Не спеши, дружок, – как бы читая мои мысли, произнес Рерих, позвал мальчика-дунганина и, попросив еще термос чая, задал мне неожиданный вопрос: – Склянка моя при тебе?

Я порылся в шинели, которая лежала тут же, достал склянку и поставил перед собой на стол. Рерих откупорил пробку и, высыпав на стол кристаллы какого-то вещества, перевел на меня взгляд:

– Лекарство от страха, по рецепту доктора Огаты.

Он извлек из кармана брюк небольшой кожаный футляр, открыл его, выудил складной нож с широким лезвием и небольшую бамбуковую трубочку в четыре дюйма длиной. Взяв из-под чашки для острого соуса фарфоровое блюдце, он кончиком ножа переложил в него кристаллы со стола, после чего прижал большим пальцем лезвие к кристаллам и стал их давить, превращая в порошок. Я следил за всем действом молча.

– Помнишь, наверное, как я рассказывал тебе про свои изыскания в области экстракции кристаллов по методу японских ученых. У тебя появился исторический шанс попробовать первый русский метамфетамин, произведенный в Монголии интендантом Азиатской конной дивизии! – Рерих широко заулыбался, сделал ножом из кристаллической муки прямо на блюдце четыре белые кучки, после чего протянул мне трубочку и хитро подмигнул…

– Ну, теперь можно и поговорить. – Рерих принял удобное положение на подушках и начал свой рассказ: – В тот день, когда меня забрали из тюрьмы гамины и вывели наружу, я готовился к самому худшему. Конечно, лично я не видел причин, по которым меня стоило бы держать в тюрьме или пускать в расход. Как ты понял, человек я от политики далекий, однако разве поймешь логику китайских чиновников, которые оказались заложниками в осажденном городе? При явном численном превосходстве они, как мне казалось, все же не были лишены страха, а напуганный человек способен на нелогичные поступки.

Меня не только не пустили в расход, но даже накормили, дали умыться теплой водой, начисто побрили и, представь себе, выдали свежую сорочку! Я понял, что мне предстоит встреча с каким-то влиятельным лицом, но уж никак не ожидал, что собеседником моим станет генерал-губернатор Северо-Западных провинций Китая, сам Чэнь И. Я не мог себе представить, о чем цзянь-цзюнь хочет вести со мной беседу, но у меня несколько отлегло от сердца, ведь Чэнь И имел репутацию умелого дипломата, был мягким и гуманным правителем, избегающим любого насилия и жестокости. Благодаря этому у меня появлялись довольно неплохие шансы избежать казни, а возможно, и выбраться на свободу.

В помещении, куда меня привели, была довольно скромная обстановка по меркам даже среднего амбаня. Единственным украшением кабинета служила библиотека из сотен томов, занимавшая стенные стеллажи от пола и до самого потолка. Она не имела ничего общего с коллекцией пожилого аристократа, призванной проиллюстрировать разносторонность интересов хозяина. Книги тут не были выставлены в красивые боевые порядки по цвету корешков многотомных сочинений. Более того, сложно было обнаружить какую-то определенную систему в этом пестром букинистическом многообразии, в котором к тому же присутствовало и вавилонское смешение языков, жанров и авторов. Ближе ко мне стоял совсем уж архивный по виду стеллаж с толстыми папками – они могли быть и гербариями, и художественными альбомами, и рукописными мемуарами, и чем угодно еще. Это оказалась библиотека практикующего эрудита, который обращался к книгам не по случаю, но охотно и часто. Стол в кабинете был под стать самой библиотеке – широк и прост, без особых столярных