Остальные трое тоже были вооружены: Марк видел ружья в чехлах у их колен и заметил признаки охотничьего азарта. Перед группой виднелась одинокая фигура — зулус в рваной европейской одежде; ведя за собой всадников, он шел характерной походкой следопыта, обманчиво быстрым зулусским шагом, опустив голову, не отрывая взгляда от земли; в руке он держал стебель тростника с оборванными листьями — палочку следопыта, которой раздвигал траву в поисках следа.

Марк лениво подумал: на кого они охотятся так близко к городу, на берегу отравленной, умирающей реки? Они шли той же тропой, по которой пришел к откосу сам Марк.

Быстро стемнело. Едва солнце ушло за горизонт, крыши города поблекли, но в последнем свете Марк увидел, как предводитель всадников натянул поводья и выпрямился в седле. Он был плотным, коренастым. Этот человек посмотрел в сторону откоса, туда, где стоял Марк, но тут стемнело, и в темноте охотники стали неразличимы.

Слегка встревоженный, обеспокоенный событиями дня, тяжелыми мыслями о судьбе деда, печалью из-за умирающей реки и наконец этой фигурой внизу, Марк сидел у костра, ел похлебку, которую сварил в своем жестяном котелке, и пил кофе.

Когда он наконец надел шинель и завернулся в одеяло у огня, то не смог уснуть. Тревога почему-то усиливалась, и он снова задумался, на кого могли охотиться эти четыре всадника на окраине густонаселенного города. Вспомнил, что они шли по его тропе, и тревога усилилась.

Неожиданно он вспомнил, что дед никогда не ложился спать у костра, на котором готовил пищу. «Я научился этому, когда мы гнали буров. Свет в ночи привлекает не только мошек, но и гиен, львов и людей», — прозвучал в ушах у Марка голос деда; он тотчас поднялся, все еще держа одеяло на плечах, и передвинулся по склону на пятьдесят ярдов, пока не нашел углубление, заваленное опавшей листвой.

Наконец он задремал, но тонкая ткань сна мгновенно разорвалась, когда в лесу поблизости крикнула сова-сплюшка. Знакомый ночной звук затронул в Марке какую-то потаенную струну. Отличное подражание, но ему не обмануть ухо, настроенное на звуки дикой природы.

Напряженно прислушиваясь, Марк медленно приподнял голову и посмотрел вниз со склона.

Там у воды снова крикнула сова, и одновременно Марк услышал, как что-то большое и тяжелое вкрадчиво движется недалеко от нее, шурша опавшей листвой. Затем снова наступила тишина.

Марк напрягал зрение и слух, но тьма под деревьями была непроницаема.

Где-то внизу в долине трижды свистнул паровоз, звук далеко разнесся в тишине, потом послышалось пыхтение поезда, выходящего с товарной станции, ритмично стучали по шпалам колеса.

Марк пытался не слышать их перестука, отфильтровать его, оставить только близкие звуки в ночи.

Что-то двинулось вниз по склону, Марк услышал легкий шепот и засек движение на фоне гаснущих углей костра: из темноты показалась нога в обуви, остановилась у костра и застыла.

Еще ближе Марк услышал шум движения, нетерпеливый шорох ног, потом — ошибиться было нельзя — металлический щелчок затвора, который встает в положение для стрельбы. Этот звук огнем опалил нервы Марка, и он затаил дыхание. Звук раздался очень близко, всего в шести футах, и Марку показалось, что в свете звезд он различает силуэт человека. Человек стоял над самым углублением и смотрел в сторону костра.

Тот, что остановился у костра, негромко заговорил, но его слова были хорошо слышны.

— Гаденыш ушел, его здесь нет.

Он наклонился к груде хвороста, нарубленной Марком, и бросил несколько веток в костер. Спиралью поднялись искры, отбрасывая круг желтого света.

Потом человек резко крикнул:

— Его мешок еще здесь. — Он выжидательно поднял дробовик, глядя в ночь. — Помните, за него сто фунтов.

Эти слова и то, как незнакомец держал дробовик, делали его намерения предельно ясными. Марк почувствовал теплый поток адреналина в крови, он был взвинчен и дрожал от сдерживаемой энергии, готовой мгновенно выплеснуться в стремительном движении.

Человек рядом с ним снова пошевелился, и Марк услышал звон металла о металл, дыхание, хриплое от напряжения, и тут внезапно окрестности залил ослепительно яркий свет. Луч лампы развернулся и осветил закутанную в одеяло фигуру Марка.

Марк смутно различил за источником ослепительного света фигуру человека. В правой, вытянутой руке тот держал на уровне головы лампу, а в левой нес за ремень ружье.

Он совершенно не ожидал появления Марка у своих ног и дико заорал:

— Он здесь! Бог мой!

Выстрелить ему помешала лампа в правой руке.

— Стреляй! Стреляй, черт побери! — крикнул другой голос, показавшийся Марку знакомым, и человек рядом с Марком выронил лампу и начал поднимать ружье. Марк бросился на него.

Он использовал инерцию движения противника, поднимавшего ружье; схватив одной рукой ствол, другой приклад, он двинул человека в лицо, вложив в этот удар всю силу своего броска. Звучно хрустнули хрящи и кости, стальной затвор врезался в лицо, и отдача удара передалась рукам, пытаясь выбить их из плеч.

Человек с криком упал на спину, из его носа и рта хлынула кровь.

Марк перескочил через него и побежал по склону.

За ним раздались крики, потом гулко прогремели выстрелы, блеснула двойная вспышка из стволов. Марк слышал, как пули ударили в листву рядом с ним, и что-то обожгло предплечье, словно его ужалила дикая пчела.

— Свет! Дайте свет!

— Вон он, не дайте ему уйти!

Последовали три быстрых выстрела из ружья, судя по звуку это был «Ли-Энфилд» калибра.303. Пуля ударила в камень и с воем отскочила в небо, еще одна вошла в дерево, рядом с которым пробегал Марк.

Он тяжело упал и почувствовал, что подвернул ногу: острая боль от щиколотки распространилась на промежность и нижнюю часть живота. Он встал на колени, и тут луч лампы скользнул по земле и уперся в него.

— Нашли!

Целый залп выстрелов и торжествующие крики.

Пули рвали воздух вокруг, одна пролетела так близко, что от порыва ветра одно ухо оглохло. Марк бросился вперед со склона.

От боли в ноге он закричал. Нестерпимая, жгучая боль в ноге фосфоресцирующим прибоем захлестывала его сознание, но он заставлял себя бежать. Он взмок, бранился, всхлипывал и хромал на поврежденную ногу.

Они цепью бежали за ним, но людей, привыкших ездить верхом, бег по склону как будто утомлял: крики преследователей становились все более отчаянными, в них звучали тревога и страх упустить добычу.

Несмотря на приступы боли, которые вызывал каждый шаг, Марк старался думать. Он хотел было скрыться в зарослях и подождать, пока погоня его минует, но они подобрались слишком близко, к тому же с ними был следопыт, который, даже в темноте, безошибочно привел их к его лагерю. Лечь сейчас означало бы капитуляцию и самоубийство, но идти дальше он не может. Боль начинала поглощать его, в голове словно вертелись большие колеса, а в глазах темнело.