Рассказывая, Волошин поглядывал на Оливию, которая делала какие-то пометки у себя в блокноте. Незаметным движением он придвинул к себе чистый лист, лежавший на столе, и принялся как бы механически, бездумно что-то на нем набрасывать.

– Монтравель в тот момент только вернулся из Греции, где в Итее, маленьком городке на севере Коринфского канала, проходила свадьба его бывшей натурщицы. Он был очарован этими местами, буквально переполнен впечатлениями…

– Так вот почему он выбрал такое название!

– Да, увлеченность греческой античностью сильно изменила стиль мастера в последние годы. Из его скульптур ушла былая тяжеловесность, исчез характерный для его ранних творений сплав лиризма и монументальности. Несколько дней, проведенных в Итее, и последовавшая за ними встреча с Дорой, стали для него новой точкой отсчета.

– Дора оставалась рядом с ним два десятка лет?

– Да. Однако продолжал придерживаться своих правил – не воплощать в камне или бронзе конкретную женщину, как бы ни была она близка к идеалу, а реализовывать с ее помощью Идею. Понимаете, каждая его статуя – это философский трактат, который нужно лишь научиться считывать. Именно поэтому на многих эскизах, включая и вашу версию «Итеи», у натурщицы нет лица. Оно было для него не важно… Однако портреты Доры он тоже рисовал – носил с собой блокнот из шифоновой бумаги и делал наброски. Существуют десятки ее изображений в цвете, в карандаше, в сангине… Часть из них – в моей коллекции.

– И все же… двадцать лет быть натурщицей… Это огромный срок. За это время она могла бы выйти замуж, завести детей… – недоумевала Оливия.

На лице Волошина внезапно мелькнула тень беспокойства. Но он тут же совладал с собой и ответил с обычной невозмутимостью:

– Дора трижды вступала в брак. Фамилию первого мужа она носила всю свою жизнь: Валери. Он был начинающим фотографом, как и она, участником молодежного движения. Они вместе путешествовали по Франции автостопом, бороздили лавандовые поля Прованса, пересекали горные хребты Пиреней, ночевали на безлюдных пляжах Бретани…

– А Монтравель?

– А Монтравель ее ждал. И она всегда возвращалась. Между ними была невероятно тесная эмоциональная связь. Но, как утверждают современники, не было связи телесной…

– Это очень старомодно и… очень по-французски.

Волошин снисходительно улыбнулся:

– Это очень по-человечески! Шестидесятилетний Монтравель относился к юной Доре заботливо и бережно. Но не как к эфемерной музе, а как к очень близкому и любимому человеку. Если бы она не была рядом с ним все эти годы, творческая жизнь мастера могла бы завершиться гораздо раньше. Ведь за несколько лет до появления Доры он отошел от дел, уехал к себе в Кольюр и ничего, кроме заурядных пейзажей, не создавал. Дора, еще девчонка, в силу возраста вела себя несколько эгоистично… Как вы, наверное, знаете, во время оккупации скульптор спас ей жизнь, пожертвовав своей репутацией. И ходят слухи, что гибель его… Впрочем, не будем забегать вперед. После трагической смерти Монтравеля Дора посвятила себя популяризации его наследия: приумножала коллекцию, выкупая его старые работы, путешествовала по миру, организуя авторские выставки.

– Она бывала в России?!

Волошин посмотрел на нее пристально, будто ждал этого вопроса.

– Она несколько раз приезжала в СССР. Помимо художественных задач, был у нее тут и личный интерес. Дора долго и безнадежно разыскивала своего младшего брата, Якова.

– Значит, не вся ее семья переехала в Париж в двадцатых?

– Не вся… У Розенталей было четверо детей. Самая старшая сестра Доры давно жила в Вене, а средняя, Соня, осталась на родине – у ее мужа было большое доходное хозяйство. Якова, совсем еще крошечного, решили отдать ей на воспитание: на первое время, пока его родители обустраивались на чужбине. До этого малышом, в основном, занималась Дора – у родителей хватало других забот…

Волошин сделал паузу и посмотрел в окно.

Аллея была сумрачна и пустынна, а тополя на фоне обледенелых сугробов напоминали черные клавиши исковерканного временем фортепиано…

Оливия, уловив перемену его настроения, тоже молчала.

Их беседа длилась уже несколько часов, но к обсуждению подготовленных ею вопросов они практически не приступили. Однако повествование Волошина было настолько увлекательным, что, казалось, она могла бы слушать его бесконечно.

Жаль, время ограниченно…

– Так вот, Якова они больше никогда не увидят. Вскоре после отъезда Розенталей во Францию муж Сони будет арестован за «контрреволюционную деятельность». А его семья отправится на спецпоселение в отдаленные северные районы страны. До места назначения Соня не доедет – угаснет от тифа, а вот Яков… Яков окажется крепким мальчишкой. Он выхаркает с кровью из себя болезнь и, полуживой, очутится в одном из специальных детских учреждений. Но это все, что Дора сумела о нем узнать за годы поисков – в приюте Якову дали другую фамилию.

– Потрясающе… Откуда вам все это стало известно?

– Вместе с работами Монтравеля в архивах Доры, выкупленных мной совсем недавно, были и ее письма. Она адресовала их брату. Это отрывочные записи – своеобразная хроника времени, которое они провели в разлуке. Дора надеялась, что однажды ее «весточки» попадут к нему в руки. Она и правда сделала все, чтобы его найти… У нее, помощницы великого скульптора, а затем и известной галеристки, были большие связи и возможность приезжать в СССР. Однако излишняя настойчивость «гражданки капиталистической страны» в глазах властей выглядела как попытка шпионажа и обернулась тем, что в середине пятидесятых ей отказали в праве пересечения советской границы.

Тихо, по-кошачьи, в кабинет вошла Лара и опустила на небольшой кофейный столик поднос с фарфоровыми чашками и заварным чайником. В вазочке лежали «трюфели» ручной лепки и свежее домашнее печенье.

– Ларочка пунктуальна: всегда подает чай в одно и то же время, – удовлетворенно отметил Волошин. – Что ж, раз мы засиделись и к делу так и не приступили, хочу предложить вам следующее… Завтра с утра у меня собрание акционеров, а вот после двух я буду свободен и с удовольствием отвечу на оставшиеся вопросы. Обещаю больше от темы не отклоняться, – заверил он Оливию, разливая чай с мятой. – Вы же располагаете временем?

Это прозвучало как утверждение, поэтому Оливии оставалось лишь кивнуть – у нее в запасе была еще пара дней.

– Ну, значит, договорились, – закруглил он беседу, поглядывая на часы. – Хотя… есть еще одно предложение. Я вижу, судьба Доры вас заинтересовала. Вы можете прийти сюда завтра пораньше и почитать ее письма – я предупрежу Лару, она откроет. Как вам такая идея?

Оливия посмотрела на него с благодарностью – сама бы она не решилась об этом просить. Да и кто бы мог подумать, что бумаги Доры находятся здесь, а не в его охраняемых загородных владениях!

– Это не просто «идея», господин Волошин, это настоящий подарок…