Долгин действовал строго по инструкции: тревожная кнопка, доклад о ЧП… увы, телефоны и радиомаячки курсантов нашлись в трёх разных мусорных баках на трёх окраинах Петрограда. «Накрытие» известного «логова» ничего не дало – похоже, не в меру талантливые курсанты вышли на «крупную рыбку» – и решили предъявить результат «на блюдечке». А вроде взрослые люди уже – под двадцать два года было лбам… Был объявлен «план-перехват»: полетели клочья от подпольных торговцев дурью, закрывались притоны и «клубы досуга», – но оперативные меры ничего не давали. Через сутки Василь нарушил половину своих инструкций и начал действовать сам. Как казак за линией фронта – этому его ещё в семье хорошо научили. Спустя шесть расчленённых тел (так прятать проще) со следами полевого допроса и полторы тысячи километров на восток, пройденных за три дня (пришлось доставать не только информацию, но и оружие со взрывчаткой) адепт пути Воина замкнул радиозапалы и в одиночку штурмом взял «охотничий» особняк одного купца первой величины. К тому моменту он загнал себя в состояние изменённого сознания при помощи отчасти трофейной «химии», отчасти – родовой техникой, которую до того не мог освоить. «Доказательства», добытые упомянутым путём, не являлись достаточно весомыми, чтобы инициировать спецоперацию – со стороны бандитов, как и упоминалось, работали профи. Правда, против «двинутого» одиночного противника адепты Духа слажали… ну а дальше – дело техники. Курсанты нашлись – живые, пострадавшие немного лишь от штурма… все, кроме генеральской дочки. Она действительно многое могла и умела, обучение у казака так же пошло впрок – потому её захват прошёл не по плану. Переломы костей конечностей, осложнённые длительной неподвижностью под очередной «химией»… врачу бандитского босса, когда «пациентку» доставили, пришлось для спасения жизни ценной заложницы провести ампутацию обеих ног, спасая остальное тело от начавшейся гангрены…

Узнать, кто же таинственный налётчик, точнее, ах, конечно же – группа налётчиков, случайно спасших курсантов, так и не смогли: жалость, жалость. Наверняка разборки конкурентов, ага. Так же жаль было и тяжело переживавшего пропажу курируемой группы и оттого ушедшего в отягощенный «веществами» злостный запой (официальный диагноз) лейтенанта Долгина – ему объявили выговор без занесения и отправили в больницу на лечение. Из больницы, правда, выпустили только в диспансер-пансионат на психологическое кондиционирование, потом долго мотали по специалистам врачебных комиссий. Потом… в общем, было понятно – один раз «слетевшего» (пусть все кому надо и знают, что по делу) Воина, к спецоперациям больше не допустят. И, заставив израсходовать на врачей остаток дней службы, контракт просто не продлят. А «больничная» отметка в личном деле и четыре месяца по кондиционированию после «срыва» поставят крест на возможности службы в любом спецназе – не говоря уже о войсковой разведке.

Отдельно «порадовала» любимая девушка. Когда её выпустили, наконец, из больницы, она спешно отбыла в монастырь – правда, написав подробное письмо, в котором просила и умоляла Василя «найти другую», потому что она сама способна только стать ему обузой на всю жизнь. Разумеется, для дочери генерала обязательно нашелся бы мастер Духа, способный вернуть утраченные конечности – пусть и не мгновенно, как только Христос мог, но за вменяемый срок. Но девушка уперлась и твердо решила пойти по стезе Духа самостоятельно: полным самоотречением от Мира и прочими «прелестями» аскезы – только так можно было добиться большого прогресса тому, кто увечен телом. Не зря сказано – «в здоровом теле и дух здрав», верно было и обратное.

Скорбное письмо от теперь уже безвозвратно потерянной любимой казаку передал сам генерал Макаров – одновременно вместе с приглашением в Особый отдел Центрального Управления Полиции, подразделения, непосредственно подчиняющегося замглавы ЦПУ. Конечно, для квалификации следователя, необходимой для работы там, казаку требовалось пройти переподготовку, – но тут как раз не было ничего сложного. Главное, такая работа позволяла погрузиться в себя с головой и полной самоотдачей – именно то, что Долгину сейчас и требовалось. Занимался спецотдел, к слову, делами, на которые, по уму, нужно было отправлять команду следователей с прикреплённой силовой группой, – но позволить себе ЦПУ мог выделить только одного или двух человек. Лично Василь всегда работал один…

…очередной эшелон остановился в одном из оборудованных чисто символическими «платформами» тупиков – и к нему немедленно заспешили солдатики-срочники, подгоняемые интендантами, и наряд военной инспекции – требовалось зарегистрировать всех прибывших, пока они не канули, как в воду, в суету разворачивающихся учений. По идее, комендатура должна была сама дожидаться, когда в её стены пожалует очередной солдат или офицер с предписанием, но в таком аду некоторые штаны забывали надеть (на полном серьёзе), не то что пойти и вовремя поставить отметку… Человек в штатском сразу привлёк внимание патрульных – выделялся, как ворона среди попугаев, своим серым пиджаком. Учитывая, что гражданских на территории станции вообще быть не должно было, «комендачи» сразу сделали стойку.

– Следователь по особо важным, полиция, ОО ЦПУ, – разочаровал их «шпак», демонстрируя корочки, от которых рядовые резко поскучнели, а офицер, ими командующий, скривился как от разжеванного вместе с кожурой лимона. – Мне нужно встретиться с генералом Мамедовым. Желательно – как можно скорее.

За нашей лабораторией в «Каменном цветке» был закреплён отдельный СПВ-транспорт, специально предназначенный для перевозки и предстартовой подготовки изделий. Такой же жёлтый катер, как и СВП-«автобус», отличавшийся только подъёмником с телескопической стрелой, закреплённым над крышей, – вроде того, что используется в автоэвакуаторах. Впрочем, «фурия» могла стартовать и прямо из салона – крышу и боковые стенки для загрузки-выгрузки дрона-геликоптера так и так пришлось делать раздвижными. Там же были смонтированы и пуско-наладочные стенды, дублирующие оборудование лаборатории. В полевых условиях автономный комплекс должен был стартовать «с колёс», причем с любых: корпус дрона специально вписали в габариты кузова трехтонного грузовика или грузового железнодорожного вагона, а команду на старт мог дать оператор с обычного армейского планшета – лишь бы было кому лопасти винтов перевести из походного положения в боевое. Но это всё касалось только «изделия «Агат», а с «изделием «Ирис» было всё одновременно и проще, и гораздо сложнее.

Когда я добрался до конца улицы, наш «автобус» уже меня ждал. Все как обычно – не в первый раз, разве что «дёргало» за нервы то, что сегодня я буду работать с «Ирис» один, без подстраховки в лице Маркулова. Волнение же помешало вовремя понять, что именно мне кажется странным, и только подойдя к борту транспорта, я вдруг понял, что. На ступеньке трапа у пилотской кабины сидел и меланхолично любовался перекатывающимися зарослями ковыля пилот. В одиночку.

Дружинники Тогжан-бека все до одного были типичными монголами – малоэмоциональные загорелые лица, выражение лица такое, как будто они уже познали дао (хотя все до единого верили в Аллаха) и в общем-то больше никуда не торопятся и ни о чём не волнуются. За «Цветком» и его изделиями была закреплена отдельная бригада сопровождения – Тархан, пилот «автобуса», в неё, кстати, не входил. Не то чтобы Абишев меньше доверял остальным своим вассалам-родственникам, просто именно эти парни были специально подготовлены и могли в случае чего оперативно сориентироваться, если что пойдёт не так – и помочь. И они точно так же, как и Тархан, не стали бы торчать в салоне: родным детям степи даже полуденная жара была побоку.