— По службе?

— У меня больше нет службы. Речь идет об услуге, говоря твоими словами. Мне нужно знать, въезжал ли этот человек в страну в последние две недели. Видимо, он находится где-то в районе Нью-Йорка, хотя, возможно, и в другом месте. Я дам все его известные фамилии и клички.

— Слишком мало критериев для поиска. Откуда он может прибыть?

— Из Южной Америки, Аргентины, хотя скорее всего он поедет через третьи страны.

— То есть он знает, как себя вести.

— Да, но, думаю, он мог к этому времени потерять бдительность. Он не знает, что его отслеживают, кроме того, он спешит.

— Внешность?

— Среднего роста, голубые глаза. Старый, за восемьдесят.

— Это, случайно, не немец? Числившийся мертвым лет тридцать?

Андреас откинулся на спинку заскрипевшего фальшивой кожей стула. Такого поворота он не ожидал. Он рассчитывал на относительную молодость Моррисона, которая позволила бы не посвящать того в детали.

— Раньше мы об этом никогда не говорили.

— Да ладно, Энди, — засмеялся Моррисон. — Ты всегда был этим одержим. Об этом написано в твоем досье. Но парень-то считается умершим.

— Мне показали только могилу. Деревянный крест и свежевскопанную землю за домом, в котором он жил. Тела я не видел.

— Это была аргентинская разведка?

— Могильный холм был свежий. Один-два дня. Они могли насыпать его за час до моего появления.

— Люди иногда просто умирают, мой друг. Многим из старых нацистов удалось умереть своей смертью.

— Это было бы слишком удобно. Они его защищали. И до сих пор защищают, я уверен. Может, ты тоже.

— Я? — невинно улыбнулся Моррисон.

— Та чудная организация, на которую ты работаешь. Странно, что мои попытки разыскать Мюллера так подробно отражены в моем досье, и это при том, что тогда я не получил никакой помощи от вас, ребята.

— Возможностей было мало. Птица слишком мелкая, майор или полковник. Даже не генерал и уж точно не создатель рейха. Тебе нужно было подключать израильтян.

— Он и для них не представлял интереса. Они все-таки навели на меня след, поэтому я и смог найти его дом.

— Но тебя засекли аргентинцы.

— Как только я вышел из автобуса в близлежащей деревне. Они знали, кто я такой. Сообщили, что произошли некоторые события, о которых мне приятно будет узнать. Привели меня к дому на горе. Показали могилу.

— Похоже, ребята чисто сработали.

— Ты поможешь мне, Роберт?

Моррисон вонзил вилку в огромную яичницу, только что появившуюся перед ним. Помолчал. То ли был озадачен, то ли его затошнило.

— Неприятно.

— Верни ее.

— Ситуация неприятная. Была какая-то причина, по которой тебе тогда не помогли, мне она неизвестна, и сейчас мне не хочется влезать в это дело.

— Столько лет прошло, кто сейчас об этом помнит? Не отказывай старику.

— Да это ни к чему хорошему не приведет. Если он мертв, я впустую потрачу время. Если он жив и я выведу тебя на него, дело скорее всего примет скверный оборот. Я не могу допустить, чтобы ты попытался устранить его здесь, в Америке.

— Да кто говорит об устранении?

— А ты разве не к этому стремишься? Тогда зачем тебе понадобилось его разыскивать?

— У меня к нему есть вопросы. И, что еще важнее, я должен за ним присматривать, чтобы защитить других.

— Ты думаешь, он что-нибудь затевает? Тогда мне надо об этом знать.

— У меня нет никакого представления о его намерениях. Пойми, Роберт. — Андреас подался вперед, наклонившись над дешевым пластиком стола и вперив в собеседника немигающий взгляд. — От тебя требуется только сказать мне, въезжал он или нет. После этого мне все равно придется искать его, и вполне вероятно, я не смогу найти его, но я хотя бы буду настороже. Ты защитишь меня этой информацией, понимаешь?

— Я понимаю, что ты слишком сладко поешь, старый плут.

— Хорошо, установи за мной наблюдение.

— Это слишком накладно.

Андреас вынул из кармана пальто клочок бумаги и положил его на стол. Моррисон, жуя тост, изучал бумажку.

— Фамилии?

— Это все, которые мне известны.

— За последние тридцать лет у него могло появиться еще штук двадцать.

— Правда. Но поскольку за ним никто не охотился, он мог и не менять их. Менять фамилию — хлопотное дело. В любом случае по меньшей мере одна из них была использована за последние десять лет — в Восточной Европе. Я ее отметил. Хотя, конечно, под этой фамилией мог быть и кто-то другой.

Ну хватит. Слишком много информации для сотрудника, приехавшего в Нью-Йорк по другим делам и теперь беспокойно вертящегося на стуле. Андреас был удовлетворен. Утомленный деталями, он забудет большую часть разговора.

— Если я возьму, — Моррисон кивком указал на бумажку, — это меня ни к чему не обяжет. Я могу поискать и решить ничего не предпринимать. Может, я тебе ничего не сообщу.

— Я понимаю.

Моррисон вздохнул и достал из кармана бумажник. Вытащив из него двадцатку, он запихнул на ее место бумажку.

— Если только за этим парнем специально не следят, очень маловероятно, что удастся его найти. И не звони мне насчет этого дела. Я сам позвоню в отель, если будет о чем рассказать.

— Ты никогда не разрешал мне расплачиваться.

— Мы у меня в стране. Можешь угостить меня ужином в Афинах.

— Ты всегда так говоришь, но никогда не приезжаешь.

— Скоро приеду.

Фотис сидел на своей обычной скамейке, отвернувшись от солнца. На нем был серый плащ и шляпа. Седые усы казались серебристыми, на выдающихся скулах проступили яркие розовые пятна. Он растерянно уставился в пространство, кидая налетевшим голубям кусочки сухого кренделя. Мэтью всегда воспринимал Фотиса как сильного и могущественного человека и сейчас внезапно удивился, увидев перед собой слабого старика. А чему удивляться? Он ведь приближался к девяноста. И все-таки здесь было что-то другое, не только возраст. В нем происходили какие-то глубокие изменения, и от одной еженедельной встречи к другой они становились все более заметными. Фотис был болен. Старый фокусник, или интриган, как всегда называл его Алекс, никогда бы не признался, что с ним что-то не так, но его болезнь добавляла оттенок срочности, немедленности всем его последним начинаниям. Мэтью сел.

— Kaliméra? Theio.

Фотис медленно повернулся и улыбнулся ему:

— Действительно, утро хорошее. Я чувствую солнце. Похоже, еще одну зиму пережили.