Он и сам не заметил, что стискивает руку девушки так сильно, что она кривится от боли. Но молчит, не пытаясь вырваться.

Тени закружили хоровод.

«…нам было скучно… воля хозяина — закон!.. мы любили гостей… кто станет сожалеть о простецах?..»

— Они все здесь, — глухо переводил Брюс бессвязные и путаные реплики, которые сыпались на него со всех сторон ворохом невесомых волокон. Выпрядал, как паук, из разноголосицы прочную нить. — Все, кто жил в замке, и хозяева, и челядь…

Как вытягивалось от удивления лицо слушавшей его Элии, Брюс не замечал, торопясь свить воедино неудержимый поток чужих слов.

— …это у них такое развлечение было, поить заговоренной водой из источника проезжих. Место глухое, скучно… А однажды к ним попросился на постой чужеземец с компанией.

Голоса затараторили наперебой: «…мы не знали… не знали, что он маг!..»

…Война, что шла за драконьими горами, дышала зноем и смертью, но до здешних лесов лишь ветры несли запахи большого огня да колючую пыль.

А в тот день северный ветер пах жимолостью, приторно, едко-медово. Ветер дергал воротные створки, тянул к себе, расшатывал… Путники вошли в раствор распахнувшихся ворот, их не сразу заметили. Мужчина средних лет, юноша и девушка. В запыленной простецкой одежде, усталые, видно долго были в пути. Даже рыжая лошадка казалась утомленной, да еще и прихрамывала, потеряв подкову.

Гнать бы их сразу, замок не привечал бродяг, да… Из-за войны дороги опустели, чужаки заходили редко, скучно было даже псам на цепи — облаивать некого.

А потом и вовсе не до того стало, следом за чужаками в замок ворвался хозяин — барон во главе кавалькады всадников-охотников. Водяной вепрь, стеклянно тараща глаза, волокся на веревке за хозяйским жеребцом, оставлял на дороге борозды черными клыками. Съедобного мяса в водяном вепре не было, просто иной крупной живности в лесах вокруг почти не осталось. Да и как ей остаться, коли охотились со скуки ежедневно?

Застучали копыта по брусчатке; заметалось эхо голосов, отскакивая от стен; побежали слуги, подхватывать поводья.

— Псам, — небрежно мотнул головой егерь, обрезая веревку. Черная кабанья туша от пыли стала серой. — Да потише, хозяин не в духе. Охота пустая…

Обитатели замка, зная нрав барона, предусмотрительно брызнули в стороны, а вот самый молодой из чужаков задержался. Да и не столько он, сколько их ошалевшая от разноголосицы и шума рыжая кобылка. Уперлась, глупая, вытаращилась на изуродованный труп зверя. На выручку юноше бросились его спутники, да поздно.

Хозяйский жеребец, недовольно фыркая, отвернул неловко, оступился, сердито заржал.

— Это еще что? — брезгливо осведомился барон, усмиряя жеребца и разглядывая незваных гостей.

— Путники с севера, — отозвался старший чужак, оставив младшим возиться с лошадкой. Встал напротив барона, глядел на высокородного всадника хоть и снизу вверх, но без подобострастия. — Просим гостеприимства этого дома.

Кто-то тихо ахнул. Детей, что сновали по двору вперемешку с собаками, словно мановением ветром сдуло. Кто сам утек, кого мамаши унесли. Даже псы примолкли.

А чужак все глядел, прямо и твердо, будто он ровня барону. Дерзок он был, этот чужак, или глуп. Или, может, привык к иным порядкам. Откуда ему было знать, что барон не в духе?

Или все же знал?

— Ты не прячешь глаза, когда говоришь с бароном?

— С чего мне прятать взгляд? — удивился путник. — Я не убийца, не изгнанник, просто вольный человек.

Барон ждал поклона, показного привычного смирения, тогда, глядишь, отделался бы наглец ударами плети…

— Гостеприимства желаешь? — недобро усмехнулся барон. И его конь, чьи губы рванули удила, болезненно захрипел. — В моем доме гостей привечают, и каждому путнику хоть чашка воды, да перепадет. Разве можем мы отпустить того, кто долго был в пути, даже не напоив? Воды!

Расторопный слуга, угадав замысел хозяина, уже успел набрать воду в кувшин и нес, спеша и выплескивая через край. Кувшин был из красной глины, сухая половина — пыльно-карминного оттенка, заплесканная — багровая, как свежее мясо.

— Выпей, путник!

Гость бережно взял кувшин. Он чуял подвох, даже его неопытные путники явно встревожились. Уж больно тихо стало в замковом дворе. Уж больно откровенно ухмылялись, переглядываясь, и свитские барона, да и прочие, что толпились вокруг.

— Ты назвался вольным человеком. Я принимаю тебя, как равного, — барон улыбался все шире, топорща пшеничного оттенка усы. За его спиной скалили зубы охотники. — Пей же, ты просил гостеприимства…

Если чужак и жалел об этом, то виду не подал. Дорожный закон был строг: отклонишь предложенную воду — течь дороге, как воде на перекатах. Мужчина лишь повел изучающим взглядом вокруг, будто подсказки ждал. Челядь, дворовые слуги, стража, скучая, сбежались глазеть на представление. Сомкнулись вокруг молодые и старые, мужчины и женщины…

Один за другим они опускали глаза.

Может, кто-то хотел предупредить дерзкого незнакомца, да не смел, страшась баронского гнева. Тот ведь тоже щурился, зорко поглядывая на собравшихся — оценили ли происходящее? Проняло ли?

Впрочем, большинство лишь жадно таращилось, пихая локтями соседей. Привычное зрелище, а все в диковинку. Скучно же…

Чужак поднес кувшин ко рту, отхлебнул, шевельнул губами, пробуя воду на вкус. Едва заметно пожал плечами, передавая кувшин юноше, что стоял рядом. Тот не удержался, тоже отпил, прежде чем отдать посудину девушке.

— Спасибо, хозяин! — все так же без поклона и подобострастия, но искренне сказал старший чужак. — Я слышал, что в ваших краях…

Договорить он не успел. Его юный спутник вдруг пошатнулся, судорожно ухватил товарища за плечо, пытаясь устоять на ногах. А затем захрипел и стал заваливаться навзничь. Из углов рта шла пена, а лицо бедняги почернело.

Старший подхватил юношу, наклонился и… упал сам, задыхаясь и вздрагивая. Видно, был покрепче своего друга, вода источника не сразу одолела его.

С сочным, чавкающим звуком кувшин, выпавший из рук изумленной девушки, ударился о брусчатку. Брызнули осколки, расплескалась вода на камнях — черная, непрозрачная.

Люди загомонили вразнобой. Кто-то засмеялся, кто-то горестно кривился.

— Не по вкусу водица? — злорадно осведомился свитский. — Или не по чину?

Барон улыбался в усы, с нарочитой неохотой спешился.

— Достаточно гостеприимно? — Он брезгливо пнул лежащего в бок. — Оценил честь, которой тебя удостоили, бродяга?

Чужачка закричала, попытавшись подбежать к своим друзьям — ее схватили, оттащили назад, швырнули к ногам барона.

— Чего голосишь, дура? — барон взял ее за подбородок пальцами, повертел голову, любуясь. — Хочешь со мной?