Людмила взяла время на складывание букв в слова, беззвучно проговорила текст, слегка скривив губки, и начала звонким голосом:

– Дорогие земляки! Походы в магазины привычно расстраивают нас своей дороговизной и низким качеством продуктов питания. А рядом, буквально в пределах нашей области, есть неиспользуемые земли и высокая безработица жителей села. Но наши депутаты привыкли делить проблемы на городские и областные. Это неправильно. Здоровье горожан зависит от того, смогут ли депутаты найти формы сотрудничества с сельским сообществом. Я обещаю найти конструктивное решение…

Людочка замолчала.

– Стоп! Ну что случилось?

– Тут опечатка у вас.

– Какая опечатка?

– Конструктивное какое-то решение.

– И что?

– Конструктор-то тут при чем?

Режиссер взял паузу. Он молча смотрел на Людмилу с оттенком изумления. Она поняла это как комплимент и, окрыленная этим, продолжила:

– Надо говорить не конструктивное решение, а конституционное решение. Я же на юриста учусь.

Режиссер закашлялся. Потом, вытерев откуда-то взявшиеся слезы, он тихо сказал:

– Давайте просто пропустим это слово.

– Может про конституционное решение оставим?

– Нет, не стоит. Ваша героиня не учится на юриста. Откуда ей знать про конституцию?

– Как хотите, – снисходительно согласилась Людочка.

Лев Михайлович допил кофе и, сделав какой-то неверный жест, отдаленно напоминающий крестное знамение, продолжил снимать кино:

– Людмила, сейчас еще один дубль. Сосредоточьтесь! Ваша задача – говорить убедительно и с чувством.

– Как Жириновский? Может, скажем, что нас травят американцы?

– Нет, пожалуй, это лишнее. Они нас, конечно, травят, но сами на своих продуктах живут, заразы, долго. Понимаете, тема продуктов питания должна подаваться в деполитизированном ключе, как-то по-домашнему, что ли. Давайте выберем другой образ. Эдакий добрососедский типаж. Дескать, я одна из вас, мне понятны чаяния народа, я даже во сне про них думаю…

– Как Путин?

Лев Михайлович закашлялся и утвердительно кивнул.

Людочку ответ устроил, и она, прекрасно уловив суть образа, душевно отчитала весь текст. При этом она один раз взглянула вдаль, не приближаются ли тучи, и удовлетворенно улыбнулась, дескать, нет, все хорошо, дождя не будет. Людмила Шилова осталась крайне довольна своей игрой. По ее мнению, сам Ди Каприо не сыграл бы лучше.

Вентилятор работал за двоих – за ветер и за трактор в поле. Лев Михайлович также трудился и за режиссера, и за политтехнолога. И только Людочка демонстрировала цельность натуры, полностью отдавшись актерской игре.

– Есть! Стоп! – закричал режиссер. – Людмила, вы молодец, очень точно выполнили актерскую задачу. Завтра продолжим, а на сегодня все.

И Лев Михайлович тихо осел на стул. Было видно, что сил у него не осталось, искусство выпило их до дна. Чтобы поддержать режиссера и вдохнуть в него жизнь, Людочка доверительно сказала:

– А вообще-то есть магазины, где продукты прекрасного качества. Или прямо из заповедника мясо можно заказать. Там браконьеров ловят, мясо отбирают и сюда привозят. Никаких антибиотиков и гербицидов.

Лева напрягся и как-то неуверенно порадовался:

– Людмила… Вы молодец, что понимаете тонкую грань между обыденным знанием и миром кино. Есть вещи, о которых не говорят вслух на камеру. И как вы сдержали свое тайное знание?

– Я же в образе была, – потупилась начинающая актриса, – Путин тоже много чего знает, но ведь помалкивает.

– До свиданья, Людмила, – поспешил попрощаться режиссер, – а то мы тут с вами договоримся…

Девушка радостно выпорхнула за дверь.

Оглядев опустевший павильон, Лева вытер пот со лба с видом мученика от искусства, затем жизнерадостно потер руки с азартом политтехнолога. Он решил, что заслужил пиво. Выключил вентилятор, потушил свет и выбрался на свежий воздух, держа курс на пивной бар.

* * *

В избирательном штабе Петра кипела работа. Атмосфера была такова, словно молодые люди заварили кашу, и вот она булькает, пыхтит, дышит жаром и норовит сорвать крышку. Ребята увлеклись новой идеей – протолкнуть в горсовет Петра, которого с недавнего времени стали называть «политическим представителем своих интересов». В чем именно состояли эти интересы, сказать было трудно, да и не нужно. Все понимали необходимость этого действия без слов. Просто хотелось подложить кнопку под мясистый зад городской администрации. Петр для этой роли подходил более других. Он был даже не кнопкой, а целым гвоздем, таким же несгибаемым и острым. Оставалось лишь вбить его с обратной стороны стула.

Начинать следовало со сбора подписей за выдвижение Петра в депутаты. Как собирать и сколько подписей необходимо – знал один Дима. Он затыкал уши берушами и читал законодательство, пока остальные хохмили и острили по поводу предстоящей кампании. Дима на их фоне был самым безыдейным и аполитичным. Его непременно изгнали бы из штаба за возмутительное равнодушие, но он приносил пользу, и немалую. С этим приходилось считаться. Петр сразу задал тон – Диму не трогать, пусть читает, на то он и назначен главным стратегом кампании.

Если искать историческую аналогию, то Дима напоминал выпускника какого-нибудь императорского университета, специалиста, который после революции согласился сотрудничать с диктатурой пролетариата. Руки чешутся шлепнуть его как контру, но без него не обойтись, ведь, кроме него, никто не умеет читать чертежи. Приходится терпеть.

Так и ребята, обуреваемые жаждой перемен, вынужденно смирились с равнодушием Димы при обсуждении политических перспектив нового горсовета. Он был человеком, который придавал их энергии форму продуманных действий.

Если штаб напоминал котелок, в котором варилась каша, то ребята отвечали за бурление и кипение, а Дима зорко следил за тем, чтобы не сорвало крышку.

Первым делом он разбил избирательный округ, в котором Петру предстояло баллотироваться, на участки, закрепив за ними конкретных ребят. Предстояло обойти квартиру за квартирой, убеждая жителей в том, что их прежняя жизнь без Петра Валенчука в городской думе была неполноценной и сиротской. И чтобы это поправить, нужно поставить подпись за выдвижение Валенчука в новый состав думы.

Ребята веселились, разыгрывали сценки, как они стучатся в двери и убеждают разношерстную публику проявить симпатию к Петру. Они кричали, хохмили, выдвигали идеи, среди которых попадались вполне толковые. Стояли первые дни июня, гулять по городу было приятно, ребята рвались в бой.

В штабе царило возбуждение, неизбежное в начале большого пути. В один из таких дней Дима, спокойно и сосредоточенно заваривая чай, наблюдал за шумной толпой сторонников Петра. Он ждал, когда ребята устанут сами от себя. И когда гвалт начал стихать, Дима взял слово: