— Эй, погоди! — закричал Кирилл. — А ворота? Я сейчас Иванычу бибикну!

— Да ему хоть бибичь, хоть хату спали — один хрен не разбудишь, — заорал, заглушая мотор, мужчина из кабины. — Включит свой дебилятор на полную громкость и дрыхнет — пушкой не разбудишь. А ворота открыты, на проволочку он их запирает. А то ты не знаешь!

Через пять минут дорога к даче Кирилла Ильича была расчищена. Кирилл поблагодарил дорожников, причем тот, в накидке, снова довольно заржал:

— Вход — рупь, выход — десять, Ильич! Утром откапываться сам будешь, у нас смена заканчивается.

Кирилл Ильич помахал рукой, прощаясь, и забрался в машину.

— Простите великодушно, задержка по погодным условиям. Аэропорт назначения не принимал, — улыбнулся он. — Пришлось задействовать архангелов.

Через минуту они подкатили по расчищенной дорожке к забору, за которым виднелся очень симпатичный домик с мансардой, покрашенный в светлый цвет.

— А вот и моя гасиенда. Конечная точка маршрута. Можно отстегнуть привязные ремни, — дрогнувшим голосом произнес хозяин.

Анна Петровна выбралась из машины и, увязая в снегу, двинулась к дому.

— Подождите, — засуетился Кирилл Ильич, — ступайте за мной, тут дорожка, я по ней вслепую могу идти. Машину пока за воротами оставим, а потом я снег расчищу и загоню ее во двор.

На крыльце он заботливо обмел снег с обуви Анны Петровны, отпер дверь и включил свет.

В доме было прохладно, но не как в нежилом доме.

— Сейчас печь затопим, камин зажжем, — продолжал хозяйничать Кирилл. — Вы пока погуляйте, осмотритесь, а я все сделаю. Потом стол накроем. По-скромненькому так, по-быстрому.

— Я помогу, — попыталась вмешаться в дела Анна Петровна, но хозяин был непреклонен.

— Вы моя гостья. Вам завтра еще забот хватит, мою берлогу к приему гостей готовить.

Кирилл сорвался на улицу, через минуту вернувшись с огромной охапкой поленьев. Вскоре в печи заплясал огонь, а потом и в камине, расположенном в небольшой уютной гостиной, затрещали дрова. Запахло легким и вкусным дымком.

В доме пока было нежарко, но в пальто тесно и неудобно. Анна сбросила его на диван, укутав плечи шалью, и стала бродить по дому, разглядывая его интерьер, трогая вещи и стараясь почувствовать человека, построившего это все, собравшего, развесившего по стенам, расставившего по полкам. Дом и вещи могут сказать о человеке гораздо больше, чем его слова. И иногда даже поступки.

Книги, большей частью старые. Очень разные — рядом с Жюлем Верном соседствовал Стендаль, рядом с атласом ветров стояли братья Стругацкие. Довольно много технической литературы, в основном автомобильной, в том числе на иностранных языках. Книги не только чинно располагались на многочисленных полках, но и лежали в удобных для чтения местах — на полу рядом с креслом, на столике возле дивана. Даже в туалете Анна со смехом обнаружила пару томиков — эти мужчины все одинаковы и неизлечимы! Им всегда жалко времени, проводимого в столь интимном месте. Она даже как-то вывела собственную теорию — если у мужчины в туалете нет книжек или прессы, то либо он это все спрятал перед ее приходом, либо с ним не стоит иметь дело, как, например, с мужчиной, у которого перед зеркалом лежат щипчики для выдергивания бровей.

А вот и знаменитое кресло-качалка! Как и полагается, рядом с камином. На подлокотнике небрежно лежит клетчатый шерстяной плед, рядышком — мягкие уютные тапочки, по правую сторону — маленький «двухэтажный» круглый столик, на верхнем «этаже» которого была обязательная книжка и тщательно вычищенная пепельница, а на нижнем — пяток трубок на подставке и принадлежности для ухода за ними. Анна вспомнила его непроизвольные движения пальцами и спросила:

— Извините, вы курите?

Кирилл обернулся, стоя на корточках у камина, где он работал кочергой.

— Да, курю.

— И давно?

Кирилл Ильич покашлял.

— Ну-у… С десяти лет.

— Что? — поразилась Анна Петровна.

— Трудное детство, деревянные игрушки, — засмеялся Кирилл.

— Курите трубку?

— Нет, конечно. Трубка — это домашний атрибут, для умиротворенного диванного времяпрепровождения. За рулем, во дворе с лопатой человек, курящий трубку, будет выглядеть глуповато. А поскольку курю я очень давно, то мягкие сорта табака меня уже не пронимают. Курю банальный «Беломор». Хотя в последнее время его уже и покупать как-то неудобно. Продавцы сразу смотрят подозрительно, мол, наркоман престарелый!

— Но при мне вы ни разу не закурили!

— Я не был уверен, что вам это не будет неприятно.

Анна Петровна прошлась по комнате.

— Кирилл, мне очень льстит ваше внимание и предупредительность. Но, пожалуйста, не делайте больше таких жертв. Я же понимаю, что стоит для курильщика с таким стажем не курить несколько часов. Это не потому, что я не хочу принимать никаких жертв, — подняла она руку, предупреждая возражения. — Ни в коем случае! Просто я чувствую себя очень неудобно, когда мое присутствие доставляет людям такие страдания.

Она примирительно засмеялась.

— И меня совершенно не напрягает табачный дым, если его концентрация не превышает концентрации дыма в вагонном тамбуре. Я только очень не люблю запаха старых нечищеных пепельниц. Но вам, похоже, это не грозит.

— Тогда, с вашего позволения, я подожгу свою вонючую раковую палочку.

Кирилл достал из кармана портсигар, который, разумеется, оказался из старого потемневшего серебра. Постучал папиросой по ногтю большого пальца, смял мундштук, предварительно продув его. Наклонился перед камином, достал из него горящую щепку, прикурил от нее и с наслаждением, едва не постанывая от удовольствия, затянулся.

— Помните старый анекдот, про то, как старый Абрам выбирал, кому из двух сыновей оставить в наследство лавку? Какой же ты еврей, если у огня от спички прикуриваешь?

— Конечно, помню! Только я всегда считала, что это анекдот про болгар из Габрова.

— Ну, они друг друга стоят. В Англии я такой анекдот про шотландцев слышал.

— Вы, верно, поколесили по миру! — заметила Анна Петровна, разглядывая многочисленные диковины и фотографии, развешанные по стенам.

— Довелось, — коротко ответил Кирилл, выпуская струю дыма в камин. Несмотря на распоряжение, он берег обоняние своей гостьи от табачного запаха.

— Разрешите, я все же потешу свое любопытство. — Анна, раскачиваясь на каблуках, подошла к домашней фотогалерее.

— Спрашивайте, конечно. Это я так, скромничаю.

Хэмингуэя и Высоцкого Анна узнала без посторонней помощи. Вот только рядом с Высоцким на фото стоял какой-то подозрительно знакомый мужчина, без пиетета присевший на капот знаменитого «Мерседеса» Владимира Семеновича.