тогда же перевел еще одну басню Лафонтена «Старик и трое молодых». Таким образом, добрый совет вывел его на ту дорогу, которая довела до бессмертия.

Между тем старинная страсть к театральным сочинениям не совсем покинула Ивана Андреевича. В 1807 году он напечатал две комедии, и они были сыграны в театре. Они понравились всем и долго оставались на сцене. Но это было последней данью Крылова театру. Затем он предался исключительно созданию басен.

Работал он так. Время от времени какой-нибудь случай подсказывал ему содержание басни. Заготовив ее вчерне, он долго перечитывал и переправлял свое новое сочинение, несколько раз переписывая его на особом листке. При этом почерк его был до такой степени неразборчивый, что сам Крылов под старость не мог разобрать свои рукописи.

В первый раз отдельной книгой 23 басни Крылова были напечатаны в 1809 году. Несмотря на столь малое их число, сочинитель скоро стал популярным. Особенно полюбили его граф А. С. Строганов и А. Н. Оленин — люди, умевшие ценить всевозможные таланты. Даже император Александр I признавал успехи Крылова как заслугу перед отечеством и щедро награждал его. Императрица Мария Федоровна удостоила его даже личного своего участия и, приглашая иногда к себе, любила слушать то, что ему удавалось написать нового.

Если баснописец от природы получает способность представлять предметы в самые занимательные минуты их действия и изображает их не только со всею верностью, но и живостью, то рассказ его врезывается в воображении, как приятнейшее из наших чувствований, как сильно поразившая нас картина. Прославившиеся в истории баснописцы все таковы. Без этого дарования рассказ становится вялым и утомительным, а заключенная в нем истина — скучным уроком, бесполезным словом, которое произнесено и выслушано без участия.

ПЕТР АЛЕКСАНДРОВИЧ ПЛЕТНЕВ

критик, поэт, профессор и ректор Санкт-Петербургского университета

Императорская российская академия, в которой Крылов с 1811 года был действительным членом, «в ознаменование великой от его басен пользы русскому языку и славы отечеству», торжественно наградила его золотой медалью, какой тогда же почтила и Н. М. Карамзина за его знаменитую «Историю государства Российского».

И. А. Крылов всегда пользовался дружбой и любовью знаменитых писателей: Державина, Карамзина, Жуковского, Батюшкова, Гнедича, Дмитриева, барона Дельвига, Баратынского и Пушкина. Все они были связаны с Крыловым искренними чувствами.

И. А. Крылов занимался переводами с французского басен Лафонтена, но его нельзя назвать просто переводчиком. Критик В. Г. Белинский в связи с этим отмечал:

«Его басни — русские басни, а не переводы, не подражания. Это не значит, чтобы он никогда не переводил, например, из Лафонтена и не подражал ему: это значит только, что он и в переводах, и в подражаниях не мог и не умел не быть оригинальным и русским в высшей степени».

Мы позволяем себе утверждать, что Крылов может быть причислен к переводчикам искусным, и потому точно заслуживает имя стихотворца оригинального. Слог басен его вообще легок, чист и всегда приятен. Он рассказывает свободно и нередко с тем милым простодушием, которое так пленительно в Лафонтене.

ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧ ЖУКОВСКИЙ

русский поэт

Н. В. Гоголь писал о Крылове так:

«Выбравши себе самую незаметную и узкую тропу, шел он по ней почти без шуму, пока не перерос других, как крепкий дуб перерастает всю рощу, вначале его скрывавшую. Этот поэт — Крылов. Выбрал он себе форму басни, всеми пренебреженную, как вещь старую, негодную для употребления и почти детскую игрушку — и в сей басне умел сделаться народным поэтом. Это наша крепкая русская голова, тот самый ум, который сродни уму наших пословиц, тот самый ум, которым крепок русский человек, ум выводов, так называемый задний ум. Пословица не есть какое-нибудь вперед поданное мнение или предположение о деле, но уже подведенный итог делу, отстой, отсед уже перебродивших и кончившихся событий, окончательное извлечение силы дела из всех сторон его, а не из одной <…> Отсюда-то и ведет свое происхождение Крылов. Его притчи — достояние народное и составляют книгу мудрости самого народа».

Или вот еще слова Н. В. Гоголя о Крылове:

«Его занимали вопросы важные. В книге его всем есть уроки, всем степеням в государстве, начиная от высшего сановника и до последнего труженика, работающего в низших рядах государственных <…> Ни один из поэтов не умел сделать свою мысль так ощутительною и выражаться так доступно всем, как Крылов. Поэт и мудрец слились в нем воедино. У него живописно все, начиная с изображения природы, пленительной, грозной и даже грязной, до передачи малейших оттенков разговора, выдающих живьем душевные свойства. Все так сказано метко, так найдено верно, и так усвоены крепко вещи, что даже определить нельзя, в чем характер пера Крылова. У него не поймаешь его слога. Предмет, как бы не имея словесной оболочки, выступает сам собою».

А это мнение А. С. Пушкина:

«Конечно, ни один француз не осмелится кого бы то ни было поставить выше Лафонтена, но мы, кажется, можем предпочитать ему Крылова. Оба они вечно останутся любимцами своих единоземцев. Некто справедливо заметил, что простодушие есть врожденное свойство французского народа; напротив того, отличительная черта в наших нравах есть какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться: Лафонтен и Крылов представители духа обоих народов».

Известный критик В. Г. Белинский (1811–1848) посвятил Крылову отдельную статью, опубликованную в «Отечественных записках» в 1845 году. В этой статье говорится:

«Личность Крылова вся отразилась в его баснях, которые могут служить образцом русского себе на уме, — того, что французы называют задней мыслью. Человек, живой по натуре, умный, хорошо умевший понять и оценить всякие отношения, всякое положение, знавший людей, — Крылов тем не менее искренно был беспечен, ленив и спокоен до равнодушия. Он все допускал, всему позволял быть, как оно есть, но сам ни подо что не подделывался и в образе жизни своей был оригинален до странности. И его странности не были ни маскою, ни расчетом: напротив, они составляли неотделимую часть его самого, были его натурой».

А вот басни И. А. Крылова, в которых фигурируют коты, кошки и котята:

«Котенок и Скворец»

В каком-то доме был Скворец,

Плохой певец;

Зато уж философ презнатный,

И свел с Котенком дружбу он.

Котенок был уж котик преизрядный,

Но тих, и вежлив, и смирен.

Вот как-то был в столе Котенок обделен.

Бедняжку голод мучит:

Задумчив бродит он, скучаючи постом;

Поводит ласково хвостом

И жалобно мяучит.

А философ Котенка учит