— Эта Браше просто замечательная женщина. Вы сделали правильный выбор, Бофор. Она очень проста, как мужчина!

Бертоно умел оценивать женщин и подчеркивать их лучшие качества.

Он также умел оценивать обстановку. Он размышлял над проблемой границ. А рассматривал ли Бофор трудности, которые могут возникнуть на границах?

— Вы должны были предусмотреть и то, что, когда закон вступит в силу, эти подлецы в возрасте семидесяти лет, а может, и раньше, постараются скрыться. Они захотят укрыться за границей. Конечно, после того, как мы отвернулись от Европейского сообщества, мы восстановили пограничные посты. Но граница — это швейцарский сыр с дырками.

— А, бегство этих седовласых… Я думал об этом. Управиться с этим будет не так-то просто. Придется усиливать пограничную службу, создавать специальные подразделения, с собаками и прочим… Значит, надо будет укреплять и развивать традиционные средства охраны границ. Однако я полагаю, что лучшим решением будет воздействие на истоки: финансовая или уголовная ответственность семьи беглецов… Мне кажется, что надо пойти именно этим путем. Мы обдумываем это. Но в любом случае нерешенным останется вопрос с одинокими дезертирами. На этом наши трудности не закончатся. Люди на все готовы пойти, лишь бы спасти свою шкуру. Даже если она уже потертая.

Кузен Макс почти ежедневно встречался со своим министром: вопросы с женщинами, беглецами, «Центрами перехода», границами не давали ему времени перевести дух. В себя он приходил лишь поздно вечером в «Регалти», где вводил меня в курс дела о ходе работ и внимательно изучал мою реакцию.

— Кроме того, хотя точно пока сказать нельзя, «Семьдесят два» произведет переворот в мире труда. Некоторые профессии если не исчезнут совсем, то уж, во всяком случае, придут в упадок. Я говорю о кормилицах стариков, сиделках, медсестрах, работающих в геронтологии. Другие профессии станут очень востребованными, поскольку придется увеличивать численность пограничной службы, открывать «Центры перехода». Я предвижу взрыв в сфере услуг: все молодые пенсионеры захотят насладиться жизнью, они дадут работу агентствам путешествий, клубам отдыха и еще не знаю чего. Не говоря уже о новых профессиях, которые породит через пару поколений «Семьдесят два». Например? Пока я это себе еще недостаточно четко представляю, но мне уже думается, что нам понадобятся что-то вроде разведывательных агентств. Для чего? Чтобы разыскивать отказников. Их будет много, увидишь, по крайней мере вначале, пока все не свыкнутся с системой. Отправлять за ними жандармов — дохлое дело. Я предпочитаю более незаметное вмешательство гражданских служб. Ты мог бы стать, по моему мнению, агентом разведки… или охотником за премией, как тебе больше нравится. Ты ведь не думаешь оставаться продавцом телефонных аксессуаров до конца своей жизни? Не сердись, работы хватит всем. Ах, счастливая молодежь!

Я и не сердился, продолжал пока продавать мою мишуру, выпивать с приятелями из «Регалти», читать газеты, которые начали сгущать краски. Браше держала слово. Никто не знал, как ей это удавалось, но фактом оставалось то, что стариков продолжали развенчивать. С плакатов они уже не улыбались, даже щербатыми улыбками, а просто гримасничали. В телевизионных передачах им уже отводилась роль помех, и постоянно прокручивались ролики, в которых, несмотря на весь макиавеллизм мадам Браше, не было еще понятно, на какой стадии находится эта реклама: на первой или уже на второй. Как, например, ролик, где дед с палкой в руке гоняется за внуком, у которого за щекой лежит сладкая конфета. Мальчик прячется в шкаф, откуда своим смачным посасыванием конфеты — ммм! — и блестящими губами приводит старика в бешенство.

Или ролик, где пожилая и явно ревнивая соседка, пользуясь отлучкой молодой и красивой героини, с глумливым сарказмом насмехается над грязным полом красивого салона. Но молодая героиня не обращает на это внимания. Своим пылесосом «Стар» она за несколько секунд наводит в доме чистоту. Из-за забора выглядывает кислая рожа старухи!

Газеты стали соперничать друг с другом в разоблачении правонарушений, которые газета «Канар» охарактеризовала как «старческие преступления». Остальные газеты изрядно расстроились, но вынуждены были пользоваться этим определением в своих материалах.

И тогда… ату его! — этого судью, который организовал танцы для «голубых»! Судья! В семьдесят один год! Вот уж, действительно, где кроется мерзость!

Ату ее! — вдову некоего промышленника, — она решила лишить наследства своих детей и внуков, вполне его заслуживающих, а все деньги отдать на содержание приемника для бездомных деревенских животных. Журналист считал, что, когда любовь к животным проявляется в ущерб самым святым чувствам, можно только испытать глубокое разочарование.

Ату его! — казначея благотворительного общества. Мало того что он украл из кассы всю наличность, так он еще улетел в Таиланд, где попробовал, если можно употребить это выражение, несчастных мальчиков за деньги, которые и предназначались для того, чтобы помочь им выбраться из этой грязи. В семьдесят пять лет!

В газете «Монд» появилась наделавшая много шума статья, в которой затрагивался основной вопрос: «Откуда взялась эта волна недостойных поступков в среде населения, которое до этой поры считалось вполне спокойным?» Случайность? Общественное явление? Временная мода? Недовольство жизнью? Недовольство старением? Или… — но автор статьи надел перчатки, стараясь ступать на цыпочках и говоря под сурдинку, — следовало поискать «где-то» причину такой манипуляции общественным мнением? Но даже если эта манипуляция имела место, как объяснить то, что левая пресса уподобилась правой прессе в освещении этой темы? И кому нужна эта манипуляция? Левым? Они слишком уважают права человека. Крайне правым? Но они слишком дорожат электоратом, который составляет основу их деятельности. Вообще-то журналист «Монд» поставил правильные вопросы, но не дал на них ответы. Честно говоря, он в своей статье рискнул дать объективное объяснение: зараза насилия охватила крайние слои общества.

Поскольку все говорили иносказательно об этом общественном явлении, телевидению оставалось только подхватить эти разговоры. Новостные программы стали чуть ли не ежедневно рассказывать о подвигах седовласых преступников.

Так же как и в прессе, это происходило без враждебности. Не было гневного перста, указывавшего на старую гвардию, никто не посылал анафемы на лысые черепа. Браше работала аккуратно. Инструкции раздавала она — но кому? Кузен Макс был поражен пробивными способностями этой рекламщицы, она подмяла под себя бо́льшую часть средств массовой информации, а с остальными она играла, исключая всякую озлобленность, любые оговорки. Просто запустите червя в плод, больше от вас ничего и не требуется: всю работу сделает червяк.

Первое расследование, на показ которого осмелилось общественное телевидение, было посвящено хоспису, расположенному неподалеку от Канна. Объективный и скучноватый репортаж, но сюжет не располагал к смеху. Два ряда кроватей в спальне, окна которой завешены грязными шторами, внимательный, но перегруженный работой персонал.

Этот мяч подхватил на лету телеканал ТФ1 — у них это получилось, разумеется, лучше. В ходе популярной передачи, которая, к счастью, перемежалась с выступлениями модных певцов и юмористов, — этот пародист так удачно изобразил деда, который помыл ноги в своем биотуалете… Умереть можно со смеху! — телеканал во всех подробностях показал все закоулки некоего специализированного заведения по уходу за умирающими стариками. Дом смерти, журналист не побоялся это утверждать, настоящий дом смерти! Но и тут можно было подумать, что так бывает с другими, хотя никто не может предугадать, что с ним может случиться завтра. Таких домов смерти было множество. В этих условиях возникал законный вопрос: что государственная власть планирует предпринять в этом направлении? Ведь со старением населения, со стремительными изменениями жизни общества ситуация будет только ухудшаться. На съемочной площадке даже разгорелся спор между актрисой Жюли Ламуш и известным баритоном Анри Мате: она призывала власть взять деньги из бюджета Министерства обороны, чтобы обеспечить родителям более достойное окончание жизни. А он, напротив, защищал позицию, что в любом случае, с деньгами или нет, лик смерти ужасен, а старость жестока. И что он, Мате — пусть это кого-то шокирует, — но как только он почувствует первые признаки дряхления, он убьет себя сам. Да, он сделает это! Он не желает видеть, как его тело разлагается и как он становится обузой для близких. Восторженные крики его сторонников заглушили слабый свист нескольких геронтофилов. На следующий день скандальная пресса посвятила этому событию целые полосы.