Она обвила руками мою шею, поцеловала меня в губы. Наполненный нежностью и отчаянием поцелуй. Сделав несколько шагов, она обернулась:

— У тебя есть внуки?

— Э… есть, а что?

— Просто так. Надеюсь, ты сумел этим воспользоваться… До свидания.

Она оставила меня сидящим на этой скамье с фотографией хеттской принцессы в руках, окруженным ароматом ее духов, ощущающим вкус свежего дыхания. А главное, под впечатлением того, что вся моя уверенность уходила от меня, словно песок сквозь пальцы. Я уже не знал, зачем я сюда пришел, почему поддался мрачному любопытству, зачем выдумал про каких-то внуков. Я хотел представить себя в этой ситуации, но не смог этого сделать. Я был где-то далеко отсюда. И должен был уйти с чувством того, что события оказались сильнее меня. События, которым я сорок три года тому назад поспособствовал, ничего в этом не понимая.

Переполнилась бы чаша, если бы я не добавил в нее свою каплю?

Я попрощался с Хартли, который был счастлив от того, что мне понравилась церемония.

— Видели? Ни одной фальшивой ноты. Какая работа, хотя не все это понимают. Итак, до скорой встречи? Только не надо неправильно истолковывать мои слова, я хотел сказать, что если пожелаете увидеть еще одну церемонию, только позвоните мне, и я все устрою!

Память вернулась ко мне только тогда, когда я подходил к своей машине: нежность воздуха, тишина неба, мирное дыхание деревни, на которую опускается майская ночь. Я вдруг вернулся на много лет назад, я прошел вдоль ручья, потом каштановая роща, ельником, где меня ждали сидевшие вокруг костра люди…

Меня ждали, чтобы попеть песни, чтобы посмотреть, как вершины деревьев поглощала ночная мгла, чтобы послушать, как журчит вода в ручье, как шуршат листья от легкого ветерка. Меня также ждали для того, чтобы наутро я отвел моих пленников к автобусу. Я оставил их позади префектуры. От префектуры до паркинга «Центра перехода» было всего полчаса езды. Хватило ли у моих ночных друзей времени на то, чтобы полюбоваться лесом на востоке от Руайера, который солнце, прежде чем закатиться, окрасило в темную дымку? Было ли у них время на то, чтобы, прежде чем забыться в мрачной эйфории церемонии, спеть вполголоса «Ступеньки дворца»[23]?

Опершись о дверцу машины, я оторвал глаза от горизонта, на котором слабо и лишь на мгновение возникло очертание какого-то стройного дерева, только для того, чтобы взглянуть на фотографию хеттской принцессы. Ее звали Клер Жибо, у нее были нежные губы, когда в ее руку воткнулась игла шприца, она сильно сжала мою розу. А когда, через несколько месяцев, настанет мой черед, что я буду сжимать в руке?

Неподалеку от меня служащие «Центра перехода» по одному садились с свои машины, они торопились уехать в поля, где заборы пока еще не отметили пределы их жизни. Я стоял, убаюканный ветерком, этим ветерком с ароматом ельника Руайера. Темнота уносила меня в памятное волнение, меня охватило желание в корне переменить мою жизнь. Вдали город окрасил небо своими нахальными оранжевыми огнями. Я простоял там несколько часов, всматриваясь в темноту и наслаждаясь моими детскими мечтами. Утро застало меня врасплох. Я был в изнеможении, но решительно настроен.

По дороге домой, разбитый от усталости, очарованный пеной, которую мой автомобиль поднимал, как корабль на волне, я в двадцатый раз повторял, что мне нужно было сделать. Одиннадцать месяцев были не таким уж большим сроком. Я не стану ждать, когда мне придет вызов, мне не нужен этот щелчок, чтобы победить мои последние сомнения. В начале апреля я исчезну, и никому в голову не придет искать меня и маленького Макса на берегу ручья, где водится форель, за посадкой елей. Я буду учить его, читать ему стихи. Я покажу ему фотографию восточной принцессы. Он научится глядеть на небо, слушать ночь.

Там будет протекать простая и спокойная жизнь, а когда пробьет мой час, я, находясь вдали от жалких танцев, уйду, прижавшись щекой к щеке ребенка.