долго-долго раскаивался каждую ночь. Но обычно покаянное настроение не выдерживало дневного света. Оно бледнело, рассеивалось и таяло в радостном сиянии солнца. Оно было создано страхом и тьмою и не могло существовать вне собственной сферы. День одарял меня весельем и миром, а ночью я снова каялся. Я не уверен, что в течение всей моей мальчишеской жизни я когда-либо пытался вернуться на путь добродетели днем или желал на него вернуться. В старости мне никогда не пришло бы в голову пожелать чего-нибудь подобного. Но в старости, как и в юности, ночь приносит мне много тяжких угрызений. Я сознаю, что с самой колыбели был таким же, как и все люди, – не совсем нормальным по ночам».

«Будь неопрятен в одежде, если тебе так уж хочется, но душу держи в чистоте».

Соотношение человеческой души, совести и Бога были для Марка Твена мерилом человека. Как бы он ни насмешничал, каким бы сарказмом ни были наполнены его комментарии тех или иных явлений, событий, персон, чистота помыслов и деяний оказывались для него мерилом. Поэтому, как бы ни любил он своих персонажей – веселых грешников, жизнелюбивых проказников и хитроумных проходимцев, наивысшим величием исполнен персонаж, который неразрывно связан с подвигом. С любовью к Богу. Соизмерявший с Божьей волей все свои поступки. Это, конечно же, Жанна д’Арк (в произведении «Личные воспоминания о Жанне д’Арк сьера Луи де Конта, ее пажа и секретаря»). Совесть писателя, поднявшегося до вершин создания такого светлого образа, тоже должна быть чистой и гуманистической.

Что не мешало (а, скорее, даже помогало) ему с бороной сатиры проходиться по результатам деятельности церковников, смеяться над их лживой благочестивостью, стяжательством и прочими грехами, за которые они призывают карать паству, над смычкой их с властью.

И постоянно искать смысл того, для чего человечество запущено на Землю именно в таком виде и с таким поведением, что же это за такой Божий промысел и что с ним делать.

«О человеке. Это слишком обширная тема, чтобы рассматривать ее целиком; поэтому я коснусь теперь лишь одной-двух частностей. Я хочу взглянуть на человека со следующей точки зрения, исходя из следующей предпосылки: что он не был создан ради какой-то разумной цели, – ведь никакой разумной цели он не служит; что он вообще вряд ли был создан намеренно и что его самовольное возвышение с устричной отмели до теперешнего положения удивило и огорчило Творца. Ибо его история во всех частях света, во все эпохи и при всех обстоятельствах дает целые океаны и континенты доказательств, что из всех земных созданий он – самое омерзительное…»

К чести Марка Твена нужно добавить, что он был объективен: человека, творение по Божественному образу и подобию, он не принижал. Хоть и не возвышал (особенно в общей массе):

«…Человек таков, каков он есть: любящий и любимый, когда дело касается его семьи или друзей, а в остальном – шумный, хлопотливый и пошлый враг себе подобных, который проводит здесь свой крохотный день, пачкая, что успеет, а потом поручает себя богу, уходит во мрак и уже не возвращается и не подает о себе никаких вестей, эгоистичный даже в смерти».

И предъявлял претензии к его создателю:

«Что бы ни натворил человек, включая так называемые подлости и преступления, – все это сделано не кем иным, как его создателем, и он один за все в ответе. Пора бы мне научиться не критиковать род людской и не смеяться над ним, а пожалеть».

Пожалеть…

Не покарать.

«Человек был создан в последний день, когда Бог уже утомился».

«Адам был просто человеком – этим все сказано. Не так уж ему хотелось этого яблока – ему хотелось вкусить запретный плод. Жаль, что змей не был запретным: Адам наверняка съел бы его».

Марк Твен много выдумывал – в том числе и о себе, запуская гулять среди людей одну неправдоподобную историю за другой. Но это было, так сказать, имиджево. В жизни, и особенно в отношениях с близкими, он был правдив. И предлагал такую форму поведения всем, кто хочет, чтобы внутрисемейная жизнь их была простой и ясной.

«Дети и дураки всегда говорят правду», – гласит старинная мудрость. Вывод ясен: взрослые и мудрые люди правду никогда не говорят. Когда сомневаешься – говори правду. Если вы говорите правду, вам не придется ничего вспоминать. Часто самый верный способ ввести человека в заблуждение – сказать ему чистую правду».

Однажды, когда Сэмюэл был маленьким и проходил мимо городской тюрьмы (весьма незатейливого, судя по масштабам происходящего, заведения) из окна камеры высунул руку бродяга, посаженный туда за безобразное поведение. Попросил спички. Мальчик дал дяденьке спички – в те времена у каждого уважающего себя пацана спички всегда были в кармане. Находящийся в состоянии алкогольного опьянения дяденька закурил, да так неаккуратно, что устроил пожар, из которого его не успели вытащить.

Кто виноват?

Правильно…

«…Пьяный бродяга – упомянутый в другом месте, тот, который сгорел в городской тюрьме, – потом угнетал мою совесть 100 ночей подряд и заполнил их кошмарными снами – снами, в которых я видел так же ясно, как наяву, в ужасной действительности, его умоляющее лицо, прильнувшее к прутьям решетки, на фоне адского пламени, пылавшего позади; это лицо, казалось, говорило мне: «Если бы ты не дал мне спичек, этого не случилось бы; ты виноват в моей смерти». Я не мог быть виноват, я не желал ему ничего худого, а только хорошего, когда давал ему спички, но это неважно, у меня была тренированная пресвитерианская совесть, и она признавала только один долг – преследовать и гнать своего раба в любом случае и под любым предлогом, а особенно, когда в этом не было ни толку, ни смысла. Бродяга, который был виноват, мучился 10 минут, я же, ни в чем не повинный, мучился 3 месяца».

Итак, совесть преследовала Марка Твена по любому поводу. Марк Твен знал, что тайное, естественно, рано или поздно становится явью, что от себя не убежишь, как не убежишь от внутренних Эриний.

Он старался не поступать дурно, но любой неправедный поступок мучил его, Марк Твен скрывал эти мучения. Они лишали его покоя – а покой так нужен писателю! Марк Твен сомневался, правильно ли делает, скрывая и не вынося на суд публики суету своих внутренних демонов.

«Единственное условие, необходимое для сохранения душевного покоя, – это отсутствие сомнений».

Ответ каждый