М. А. Алданов

Похоже, до романов выпускника Киевского Университета Марка Александровича Алданова (Ландау, 1886-1957) в русской литературе Кант еще не становился активным действующим персонажем — впрочем, если отвлечься от рассказов этого же времени Кржижановского. В том числе и по этой причине первая часть тетралогии Алданова о французской революции и наполеоновских войнах «Девятое термидора» (1921) в русской кантиане стоит особняком. Исторические факты переплетаются в ней с художественным вымыслом. Судя по тому, что именно Алданов излагает о Канте, можно предположить и о его возможных источниках, среди которых нельзя не упомянуть Карамзина, Г. Гейне, а также биографии Канта Боровски, Яхмана и Васиански.

Главный герой произведения Алданова — молодой дипломат Штааль — по пути во Францию около 1793 года оказывается в Кенигсберге, где на улице неожиданно встречается с необычным человеком: «Перед ним стоял, кротко улыбаясь, очень маленький, очень дряхлый, беленький, напудренный старичок в чистеньком, но довольно бедном, застегнутом на две пуговицы, теплом кафтане, к которому было странным образом пристегнуто какое-то странное оружие, не то шпага, не то кортик. Из-под маленькой треугольной шляпы виднелся перевязанный сзади черной ленточкой парик. Правое плечо у старичка было сильно приподнято и как будто вывихнуто. Сам он был так дряхл и слаб, что, казалось, его мог опрокинуть первый порыв ветра»[2]. Алданов довольно правдиво описывает внешний облик кенигсбергского философа[3] за исключением двух неточностей. В первые годы преподавания в университете Кант, по свидетельствам очевидцев, ходил в изношенной одежде[4]. Хотя и в зрелом возрасте ему была свойственна бережливость в ношении одежды[5], но «бедной» она в 90-е годы XVIII века, о которых идет речь у писателя, совершенно точно не была: «потертый кафтан»[6] — явное преувеличение. Столь же анахронично выглядит и упоминание шпаги, которую Кант носил в молодости, но задолго до 90-х годов отказался от этого в связи с тем, что она вышла из моды[7], к которой философ всегда относился с уважением[8].

Алданов не ограничился простым столкновением молодого дипломата и пожилого философа, а изобразил их красноречивый диалог. Как факт долгого разговора, так и его тематика представляются совсем неправдоподобно. В поздние годы философ предпочитал гулять в одиночестве[9], а разговоров о философии в обществе и с теми, кто не входил в круг его ближайших друзей, всячески старался избегать[10]. Тем не менее Кант у Алданова, сев на скамейку[11], «не совсем внятным голоском»[12] начал разговор, в течение которого «лили мягкий свет голубые глаза»[13] философа, «светящиеся из-под седых бровей»[14]. Он предложил Штаалю заниматься у него даже частным образом и бесплатно[15], что вновь выглядит невероятно: хотя Кант и учитывал материальное состояние своих студентов, однако бесплатный privatissimum — это уже слишком. Кроме того, в письме 1790 года Кант прямо заявил, что никогда не вел частных курсов, т.е. курсов всего лишь для нескольких или одного студента, потому что не располагал соответствующей аудиторией, но и не нуждался в этом по причине хорошей посещаемости своих обычных курсов[16]. Стоит также учитывать, что не позднее чем через четыре года после описываемого разговора Кант по старости должен был и вовсе прекратить всякие занятия в университете. В обширный список курсов, которые философ предлагает на выбор Штаалю, попали в том числе фортификация и пиротехника[17], т.е. те курсы, которые Кант читал русским офицерам в годы Семилетней войны на рубеже 50-х—60-х годов[18] и никогда позже, и уж тем более в 90-е годы. Но особенно нелепо — как по стилю, так и по смыслу — выглядит предложение Канта Штаалю под его руководством «разрабатывать онтологическую проблему»[19]. После КЧР традиционная вольфианская онтология — а главным образом в этом смысле Кант и употреблял данное понятие — была чем угодно, но только не «очень интересной проблемой». К тому же в эти годы Кант неоднократно декларировал, что оставляет сферу спекулятивной или теоретической философии, к которой пресловутая онтология и относилась, и продолжает трудиться на ниве практической философии.

Чего Кант сказать уж точно не мог, тем более со ссылкой на собственный пример, так это того, что работа профессора «хорошо оплачивается». Хотя Алданов и называет почти верную сумму жалованья Канта на тот момент — 725 талеров 6[0] грошей 9 пфеннигов[20], — следует учитывать, что первые пятнадцать лет своего профессорства Кант зарабатывал втрое меньше[21]. Его приятель Георг Давид Кипке (1724-1779) — профессор ориенталистики в университете Кенигсберга — в 60-е годы XVIII века даже переселился на окраину города и в огороде возле дома выращивал на продажу морковь и лук[22]. Одной из главных причин такой перемены была «хорошая» оплата его труда в университете. В год смерти Канта его друг Шеффнер отметил: «Здесь [в Кенигсберге] профессора голодают, а в Халле они перекормлены»[23]. Конечно, не стоит понимать эти слова буквально, однако они правильно передают соотношение двух тогдашних прусских университетов. Если бы Кант согласился в 1778 году стать профессором в Халле, его начальным жалованьем сразу же стала бы максимальная для него за все годы в Кенигсберге сумма[24].

Несколько устаревшей оказывается у Алданова и информация о гонорарах Канта за печатные произведения. В романе философ сообщает Штаалю, что за КЧР он получил «по четыре талера с печатного листа»[25], что соответствует действительности[26]. Но это ни в коем случае не была завышенная цена. Боровски прямо утверждает, что Кант издателями «оплачивался средне и все же был доволен»[27]. Как об этом писал Канту издатель Иоганн Фридрих Харткнох (1740-1789), пытаясь добиться публикации почти готовой уже КЧР именно у него, «что касается гонорара, то в этом мы определено сойдемся с Вами. Вы справедливый человек, да и я точно не являюсь несправедливым»[28]. Однако Харткнох чуть не прогадал с этим изданием: после его выхода в свет оно раскупалось столь плохо и медленно, что он уже собирался пустить тираж в макулатуру[29]. Однако первая «Критика» Канта на момент разговора со Штаалем — дело уже минувших дней, ибо в 1790 году Кант уже опубликовал КСС, получив за нее гонорар 6 талеров за лист (201 талер за всю книгу)[30]. Вряд ли слово «эксплуатация» уместно