снова и снова. Постепенно гости раскраснелись. Барабанщик, мальчишка возраста Крабата, после пятой кружки повалился ничком как мешок с мукой, он ударил головой о стол, что прозвучало как удар в литавры, и захрапел. Другие усердно пили дальше — и в разгаре чудесной пирушки лейтенанту при виде мельничных парней вспомнилось о вознаграждении, что светило ему за каждого приведённого под знамёна рекрута.

— Что если бы, — крикнул он, взмахнув пивной кружкой, — вы распрощались с мельничным делом и пошли бы на военную службу? Кто подмастерье на мельнице — тот ничто, никто, мусор. Но кто солдат…

— Кто солдат, — перебил капрал и стукнул кулаком по столу так, что барабанщик взвизгнул, — кто солдат, у того хорошие времена — с солидным жалованьем и веселыми товарищами. И с горожанами, особенно с девушками и молодыми вдовами — вот кто ты такой, когда носишь двухцветное сукно, никелевые пуговицы на мундире и гамаши навыпуск.

— А война? — поинтересовался Тонда.

— Война? — воскликнул лейтенант. — Война для солдата — это лучшее, чего он только может желать. Если сердце его горячо и если ему перепадёт чуточку удачи, у него не будет недостатка ни в славе, ни в трофеях. Он завоюет орден, за свои подвиги сделается капралом или даже вахмистром…

— А некоторые, — пошёл с козырей капрал, — некоторые на войне из простолюдинов доходят до офицеров, да даже до генералов! Пусть меня сожрут и снова выплюнут, если всё это не чистейшая и честнейшая правда!

— Так нечего долго раздумывать! — крикнул лейтенант. — Будьте же славными парнями и присоединяйтесь к нашему полку! Я беру вас рекрутами, всех как есть — по рукам!

— По рукам! — старший подмастерье ударил по протянутой правой ладони лейтенанта. Михал, Мертен и все остальные сделали точно так же.

Лейтенант сиял. Капрал, не очень уверенно стоявший теперь на ногах, подходил, пошатываясь, ко всем по очереди и хватал за передние зубы.

— Глянем-ка, чёрт вас возьми, крепко ли сидят эти штуки! Передние зубы, это все знают, должны быть у солдата в порядке, иначе он не сможет откусить патрон в бою и выстрелить во врага Всесветлейшего Курфюрста, как его учили и как требует его долг перед знаменем.

Но всё было на месте. Только с Андрушем у капрала были сомнения. Туда-сюда большим пальцем — вот тут и случилось.

— Твою через коромысло! — капрал выломал Андрушу два зуба. — О чём ты только думаешь, вшивый! Хочешь со своей старушечьей челюстью стать солдатом? Убирайся вон отсюда, кривозубый, или я за себя не отвечаю!

Андруш остался спокоен и дружелюбен.

— Если позволите, — сказал он, — это мои зубы, я хотел бы получить их обратно.

— Можешь засунуть их себе в шляпу! — пробурчал капрал.

— В шляпу? — переспросил Андруш, как будто не вполне расслышал. — Нет же!

Он принял обратно свои зубы и поплевал на них, затем вставил их себе на прежнее место.

— Теперь они будут крепче сидеть, чем раньше. Не желает ли господин убедиться?

Парни ухмылялись, у капрала вздулись жилы от гнева. Однако лейтенанту, помнившему о вознаграждении за каждую голову, не хотелось отказываться от Андруша, он настоял:

— Ну — дёргай же!

Капрал неохотно, но выполнил приказ и обследовал зубы Андруша. Но странно, как бы сильно он ни дёргал и ни шатал, на этот раз они не поддались ни на йоту — даже когда он попробовал выломать их своей курительной трубкой.

— Тут что-то неладно! — тыкал он в них, отдуваясь. — Тут что-то неладно! Но так-то мне без разницы. Имеет ли право этот рябой стать солдатом или нет, не мне решать, этим Ваша Милость занимается…

Лейтенант почесал за ухом. Да, он много выпил, но всё же такие штуки казались ему чудными.

— Обдумаем этот случай наутро, — предложил он. — Перед выступлением займёмся парнем ещё раз.

Далее он возжелал пойти спать.

— Всегда пожалуйста, — сказал Тонда. — Я распорядился приготовить для Вашей Милости постель, где обычно спит мастер, а для господина капрала — место в комнате для гостей. Но куда же господ ефрейторов и господина барабанщика?

— С-с ними не возись! — заплетающимся языком проговорил капрал. — П-пусть залезут в сено, д-для них этого по любому д-довольно!

На другое утро лейтенант проснулся в ящике, полном свёклы, что стоял позади дома; капрал же обнаружил себя в свином корыте. Оба поднялись, страшно бранясь, метали гром и молнии. Парни с мельницы примчались к ним, все двенадцать, и приняли вид совершенно невинный.

Что такое, как так, вчера же вечером господ должным образом препроводили в постели. Может, на них луна так действует? Это похоже на лунатизм, или по крайней мере, скромно заметим, на сильнейшее опьянение. Счастье, что пока господа блуждали по мельнице, они не набили себе шишек и не наставили царапин, если не хуже! Но известно же по опыту, что у детей, дураков и пьяниц свой особый ангел-хранитель.

— Пасть закрыли! — заорал капрал. — Убирайтесь сейчас же, готовьтесь выступать! А ты, ты рябой, давай сюда свои зубы!

Зубы Андруша выдержали проверку, поэтому лейтенанту не пришлось терзаться сомнениями, когда он решил, что парень пригоден.

После завтрака вербовщики выдвинулись вместе с рекрутами. Они маршировали в Каменц, к месту смотра их полка: во главе — лейтенант, сопровождаемый барабанщиком, затем строем — парни с мельницы, затем оба ефрейтора и наконец, замыкая шествие, капрал. Мукомолы были в хорошем настроении, их спутники казались менее радостными. Чем дольше шли, тем бледнее и зеленоватее становились их лица, тем чаще вынужден был то один, то другой отлучаться в кусты у дороги. Крабат, маршировавший со Сташко в последней шеренге, услышал, как один из ефрейторов пожаловался другому:

— Господи, камрад, я как будто десять фунтов клейстера сожрал — так отвратительно в желудке!

Крабат перекинулся смеющимся взглядом со Сташко: «Так и бывает, — подумал он, — если наглотаться древесных опилок вместо лапши, заплесневелого хлеба вместо копчёного мяса и махорки вместо майорана!»

После полудня на опушке берёзового