была.

— Ой, да я-то ладно!

Мне чего ведь надо:

Лишь бы только Верке

Было хорошо.

Внуку или внучке

Крепкого здоровья,

Чтоб нужды не знали

И как люди жили.

— Это так! — вздохнули.

— Время птицей мчится.

Не успеешь глянуть,

Жизнь уже прошла.

Глава тридцать шестая

ЛЮБА И САША

С неба яблоко упало.

Надкуси, мой дорогой!

Надкусил, как на мадонну,

Смотрит, затаив дыханье.

И три самых главных слова

Он сказать сейчас ей хочет,

Но никак не наберется

Духу, чтобы ей сказать.

И в глаза глядеть не может.

Лишь украдкой, как воришка,

И уверен, если глянет

Он сейчас в ее глаза,

Сразу всё понятно станет,

Не нужны слова любые,

Ведь глаза соврать не могут,

Даже если врут уста.

— Поздно, Саша.

Со скамейки

Поднялась устало Люба.

— Знаешь, в общежитье строго.

Комендантский час у нас.

Опоздаешь, комендантша

Докладную сразу пишет

И инспектору по кадрам

Отдает ее она.

Та еще суровей будет,

Пропесочит, отругает,

Пригрозит: «При повторенье

Сразу вылетишь, как пробка!»

— Понимаю, — молвил Саша.

— Провожу тебя? Не против?

Я-то комнату снимаю.

Хоть во сколько приходи!

— Я бы тоже. Только деньги

Посылаю я в деревню.

Моя мама — инвалидка.

Подрастает младший брат.

— Понимаю! Понимаю!

Молча он шагает рядом…

За руку не смеет даже

Взять. Вздыхает и молчит.

— Ну, пришли! — сказала Люба.

— До свидания!

— До завтра!

— До свидания! А знаешь,

Я хотел тебе сказать.

Я живу один в квартире.

Комната с перегородкой.

И в двухкомнатной квартире,

Получается, живу.

Мне две комнаты не надо.

И одной вполне хватает.

Может быть, вторую, Люба,

Ты займешь? Там есть кровать,

Шифоньер и телевизор.

Кухня есть и ванна с душем.

Вот такое, значит, дело.

Тут же Саша напугался,

Побледнел, застыл на месте.

— Нет! Ты только не подумай,

Что я что-нибудь чего-то.

Даже в мыслях нет такого,

То есть я, наверно, зря

С этим глупым предложеньем.

Не подумал. Глупость брякнул.

Если я тебя обидел,

Ты прости меня. Я глупый.

И не знаю, как я должен

С девушкою говорить.

Люба тихо засмеялась,

Рот ладошкой прикрывая,

И глаза ее смеются.

— Я уверена, что нынче

Нет таких, как ты, — сказала.

— Ты, как будто, Александр,

Из далеких лет явился.

— Да мне тоже говорили.

Я какой-то малахольный

И совсем несовременный,

Что таких, как я, клюют

Все, кому не лень… Конечно,

Мямля я и трус, наверно.

И тебе со мною скучно.

Я же серый, не умею

Пошутить, развеселить.

— Это что еще такое?

Может быть, сейчас заплачешь?

Ты прекрасный, смелый, умный,

Просто ты себя не знаешь, -

Так сказала громко Люба,

Каблучком сердито топнув.

И за шею обхватила,

И на цыпочки привстала,

В струнку вытянулась Люба

И его поцеловала.

Он еще поверить в это

Не успел — ее уж нет.

Только стук дверей услышал.

Может, всё ему приснилось?

Нет! Совсем и не приснилось.

Всё случилось в самом деле.

Он бы в пляс сейчас пустился,

Если бы умел плясать.

Он по городу ночному

До глубокой ночи бродит.

Улыбается прохожим.

Те спешат в недоуменье.

Может, это псих какой-то.

Разве можно улыбаться

Незнакомым просто так?

Жизнь прекрасна. Он так счастлив.

Эх, запеть бы! Но сдержался.

«Люба! Любочка! Голубка!

Как же я люблю тебя!

Нет тебя на свете лучше!

Красивей ты всех красавиц!

Счастлив я!»

Он засмеялся.

Вот и дом, где он живет.

Глава тридцать седьмая

НАДЯ В РАЙЦЕНТРЕ

Пока весенний колокольный звон

Разносится по городу кругами,

Почувствовала Надя, что в душе

Какой-то перелом произошел

Она сейчас совсем уже не та.

Какая-то уверенность и мудрость

В ней поселились.

Сейчас другой родился человек.

Автовокзал… Народу же! На митинг

Попробуй столько собери людей!

«Ну, вот считай, что я почти что дома!»

— Надежда! Ты ли это?

Обернулась.

Пред ней Марина

С сумкой вот такущей!

С Маринкою работала на дойке.

— Да! А тебя сейчас и не узнать.

Такая городская стала вся.

Ты изменилась. Ты красавица такая!.

Ты в гости, Надя? Маму навестить?

— Да нет! Решила вот назад вернуться.

Не прижилась я в городе чего-то.

Нос у Маринки даже покраснел

И, сумку на пол опустив,

Подняла руки. Хлопает глазами.

— Да как же так? В деревне говорят,

Что за богатого ты замуж вышла, Надя.

Катаешься на дорогих машинах.

Вся в золоте. И во дворце живешь.

— Вранье всё это!

Надя отмахнулась.

— Там богачи сидят и только ждут,

Когда невесты к ним приедут из деревни.

А тут другая женщина подходит

Из их деревни.

— Ой! Едва признала.

Как изменилась ты, Надежда! Не узнать.

Уж не девчонка. Женщина. Решила

Свою деревню, значит, навестить?

А что же на автобусе ты едешь,

Не на машине? Для таких автобус,

Как я или Маринка, нищебродов.

— Я тоже нищебродка, тетя Оля.

Вот в этой сумке всё мое богатство.

— Смотрите! Надя!

Вот еще знакомый.

А там еще, еще, как будто полдеревни

Сегодня на вокзале собрались.

Ах, да! Ведь пенсию сейчас дают.

Понятно! И в ЗАО-то получку тоже дали.

Глава тридцать восьмая

ВЕРА ХОРОНИТ РЕБЕНКА

Стоит наш батюшка на камушке,

Поет прощальную молитву.

Хотя младенец некрещённый,

Греха он совершить не мог.

Лежит он в гробике, как куколка.

Из-за цветов не видно личика.

В своей короткой детской жизни

Он «мама» не успел сказать.

Бог дал, бог взял — как говорится.

Но как вы объясните матери,

В глазах которой свет померк

И жить не хочется ей больше,

За что страдания великие?

Уж лучше б смерть ее прибрала.

Она грешна. Она виновна.

Как будто душу оторвали

И тоже в землю опустили.

А впереди лишь мрак кромешный.

Утрачен смысл бытия.

Остался только малый холмик.

И всё! А мать сожгла пеленки,

Пинетки в печь и распашонки,

Коляску отдала мальчишкам,

Чтоб ничего случайно дочке

О горе не напоминало.

Вот и понянчилась с внучонком.

Уж лучше Бог ее б прибрал!

Лежала Вера трое суток.

Еды совсем не принимала.

Лицо у дочки почернело

И не осталось больше слез.

В конце концов не удержалась,

Присела мать к ее кровати,

Погладила ее, а Вера

Глядит безмолвно в потолок.

— Какое горе! Только, Вера,

Нельзя так сильно убиваться.

Гневишь ты этим только Бога.

Тебе послал Он испытанье,

Должна ты выдержать его.

Жизнь продолжается. Всё будет.

И радости, и горя много

И близких смерть.

Так мир устроен.

На