это нечего роптать.

Смирись же, Вера! Будь покорна

Ты Божьей воле!

— Ладно, мама!

Я всё отлично понимаю.

Не уговаривай меня!

Болезнь проходит. Горе тоже!

Переживу! Не бойся, мама!

Тут дверь тихонько заскрипела

И приоткрылась. В черном Надя

Стоит смиренно у порога.

— Ну, ты чего застыла, Надя?

Пришла так проходи давай!

Подруге Вера улыбнулась,

Приподнялась.

— Не знаю даже,

Быть может, я пришла некстати.

Скажите, сразу я уйду.

— Да проходи, ей Богу, Надя!

Ведь ты же Верина подруга.

Прошла. А Вера на кровати

Присела. Тихо улыбнулась.

— Я вижу у тебя животик.

— Да вот всё как-то получилось.

— А где отец? С тобой приехал?

— Да нет! Женатый он.

— Кобель?

— Ну, где-то так.

— Смотри, как складно

У нас с тобою получилось.

Пожили в городе, ребенком

Успели мы обзавестись.

Да только моего… Да ладно!

Словами горю не поможешь.

А знаешь, что…

Глядит на маму.

— А в доме есть у нас вино?

— Ну, это… сделаю, девчонки.

Я быстро. Вы уж приготовьте

Себе тут что-нибудь на стол!

Сидят они до поздней ночи

Две закадычные подруги,

Две деревенские девчонки.

То посмеются, то поплачут.

И говорят о том, о сем.

Они теперь уже другие,

Мудрее стали, посерьезней.

И каждая себе сказала:

— Какой же дурой я была!

В окно на них луна глядела.

И звезды им мигают. Что уж!

Жизнь продолжается, девчонки.

Вы только душу сохраните,

Не истреплите по углам!

Кто знает, что там будет дальше.

И счастье будет, и ненастье.

Отчаиваться же не надо.

Ведь это очень тяжкий грех.

Глава тридцать девятая

ЛЮБА ЕДЕТ ДОМОЙ

Конечно, родилась я поздно,

Не современная совсем.

И как на белую ворону,

Другие смотрят на меня.

Сейчас не так, как пишут в книгах.

Девчонки раскрепощены.

Ночные клубы, вечеринки,

Без всяких обязательств секс.

Бери от жизни всё, что можешь –

Девизом стало молодых.

Как можно больше удовольствий!

Оставь проблемы для других.

Но сыр бесплатный в мышеловке

Бывает только, и за всё

Платить приходится. И плата

Бывает эта велика.

Хотя я не права, наверно.

Кто обобщает, упрощает.

И в многоцветье одноцветье

Увидеть только может он.

Жить надо так, чтоб не стыдиться

Своих поступков. Остальное

Не так уж важно. А за модой

Гоняться тоже, что за тенью.

Она уже постель стелила.

И тут звонок. Какой-то номер…

Она его впервые видит.

Кто это может ей звонить?

— Ой, Люба! Здравствуй! Тетя Маша,

Твоя соседка. Не узнала?

Ну, как дела твои, Любаша?

У Любы сердце защемило.

— Да что случилось, тётя Маша?

— Ой! Только не переживай!

Да так оно нормально вроде.

Сережка учится неплохо.

— Да говорите, тетя Маша!

Случилось что-то с мамой? Ну!

— Да. Приступ был. Она в больнице

Сейчас лежит. Ну, а Сережка

У нас. Такие вот дела.

— Всё так серьезно?

— Ой, не знаю.

Но всё же позвонить решила.

Такие вот дела, Любаша.

За братика не беспокойся!

Он поживет пока у нас.

Вот так.

— Спасибо, тетя Маша.

Всю ночь она без сна лежала

И плакала. А ранним утром

Уже стояла у дверей.

Ждала инспекторшу по кадрам.

Пришел Степаныч, запыхался.

— Конечно, Люба. Понимаю.

Такое дело. Всё же мама.

Ну, это, Люба… Возвращайся,

Как это, значит… Как родная,

Ты, это… стала для меня.

И это… вот возьми немного.

Ребята наши подсобрали.

— Зачем?

И старческую руку

Отодвигает от себя.

— Ты это… так не надо, Люба.

Обидеться ребята могут.

У нас традиция такая

Всегда друг другу помогать.

— Ну, правда, лишнее.

Зачем же?

Получку вот недавно дали.

— Да знаю я твою получку.

Бери, тебе я говорю!

Тут молча Саша подошел,

Сказать хотел он что-то Любе.

Но мнется, не промолвит слова.

— Спасибо вам! — сказала Люба.

— Всё! до свиданья! Мне пора!

— Чего ты встал? — шепнул Степаныч.

— Как чурка хлопаешь глазами?

Ну, ты мужчина или тряпка?

Беги, скажи ей что-нибудь!

Она шагает к остановке

И ничего она не слышит.

Догнал ее и, задыхаясь:

— Я, кажется, люблю тебя.

— А если кажется, то, Саша,

Крестится надо!

И в автобус,

Что замер и по-джентельменски

Пред нею двери распахнул.

Она лишь вечером добралась

До Чернореченска. В больнице

Сказали; пусть приходит утром.

Сейчас ее уже не пустят.

Таков порядок.

— Но скажите,

Хотя бы, как она.

Я дочь.

— Поймите, девушка, — сказала

Ей медсестра.

— Я лишь дежурю.

Не лечащий я врач.

— Но всё же!

Как мама чувствует себя?

— Давайте поглядим!

Листает.

— Вчера ей камни удалили.

В реанимации она.

— А состояние какое?

— Ну, вот выходит, что не очень.

— Пожалуйста, хотя б глазочком

Позвольте на нее взглянуть?

— Да как вы только не поймете:

Нельзя!

— Всего одним глазочком!

Я даже заходить в палату

Не буду. Умоляю вас!

— А мне потом влетит за это.

— Я столько не видала маму.

Ну, разрешите хоть взглянуть?

— Ну, ладно! Вот халат, бахилы.

Лишь через дверь. Нельзя в палату!

Идемте!

Мамочка родная!

Как похудела, почернела,

Лежит и глаз не открывает.

Да хоть живая ли она?

Позвать ее хотела: мама.

И еле-еле удержалась.

Пошла. Куда идти? Не знает,

Где эту ночь ей переждать.

Одно лишь место — на вокзале.

Хоть есть знакомые, но как-то

Ей неудобно завалиться:

— Позвольте переночевать!

Глава сороковая

НАДЯ. ПРИВОЗЯТ ИЗ РОДДОМА

Когда отхлынут холода,

И снег просядет, почернеет,

Как бриллианты засверкают

Сосульки на карнизах крыш,

Опять поверить в перемены

Душа желает. Всё плохое

Пускай растает, как сугробы,

Уйдет, как талая вода…

Таким погожим днем весенним

Вернулась Надя из роддома.

Привез сосед ее на «Ниве».

И не одну. С крикливым свертком.

А у крыльца ее подруги

Встречают так, как будто Цезарь

Вернулся в шумный Рим с победой

Над беспокойными врагами.

И где они цветы достали?

Как будто бы оранжерея

У них в деревне существует.

Визжат и прыгают, как дети.

Передают из руки в руки,

Как эстафету, этот сверток.

— Ой! Вылитая тетя Зина.

— Нет! Мамин носик, подбородок!

Ну, вырастит такой красавец,

Всем девкам сердце разобьет!

Одна стоит в сторонке Вера.

Такое хмурое лицо.

Вот-вот она сейчас заплачет.

К ней Надя подошла и молча

Младенца протянула ей.

Сначала Вера испугалась,

Попятилась, уперлась в стенку.

— Возьми! — сказала тихо Надя.

Испуганно взглянула Вера.

Хотела сразу отказаться.

Но бережно взяла малютку.

Открыла личико, глядит.

— Какой хороший!

Улыбнулась.

А по щеке бежит слезинка.

И тихо Вера засмеялась.

— Смотри! Он