Ирина решительно высвободилась из его объятий.

— Андрей Николаевич, перенесите меня домой, — голос не дрожит, она могла себя хоть с этим поздравить…

— Я бы не хотел оставлять вас одну в таком состоянии.

— Мне надо это пережить — вот и все, — холодно сказала она. — Как мне объяснили сегодня, винить мне себя не в чем.

Он тяжело вздохнул.

— Но не обязательно же переживать это в одиночку…

Ирина подняла на него безжизненный взгляд:

— Мне не привыкать.

— Ира, не надо…

— Я хочу остаться одна. Пожалуйста.

— Нет. Вам надо поесть. Я бы рекомендовал выпить коньяку. Потом выйти к морю и покричать. Лучше всего поплакать. И к утру смириться с тем, что вы не всесильны. Это очень больно, по себе знаю. Но одной это пережить… Можно. Но, безусловно, не нужно…

— Да что вы обо всем этом знаете? — прошипела она злобно.

— Может быть, больше, чем мне бы хотелось. — Князь отошел от нее, открыл шкафчик, достал пузатую бутылку, снял со стойки два бокала, наполнил их. — Я лишился родителей, когда мне было восемнадцать лет. Акция бомбистов. Экипаж так нашпиговали ледовыми бомбами, что хоронить было уже практически некого…

— Я знаю, как действуют подобные бомбы, — бесцветным голосом проговорила она, сцепив пальцы. — Радиус поражения до десяти метров, разлетевшиеся осколки прошивают тела попавших под удар, как бумагу… Сфера из переплавленных осколков черного хрусталя… Внутри — зачарованный лед. На уроках в Академии нам рассказывали… И показывали.

Андрей Николаевич решительно сунул ей в руки бокал, выпил свой — и уставился на огонь камина, повернувшись к ней спиной.

— Простите. — Она подошла и положила руку ему на плечо. — Я не знала.

— Выпейте коньяк, Ирина. К сожалению, других успокоительных в доме нет. Да я их и не знаю.

— Настойка ледяного мха, — улыбнулась она сквозь слезы. — По капле на год жизни…

— Могу слуг отправить… Вам будет легче, если вы выпьете лекарство?

Он по-прежнему не поворачивался.

Она обошла его — и обняла сама.

— Ирочка, — шептал он, осыпая ее короткими и нежными поцелуями-узнаваниями, поцелуями-вопросами, подглядывая за выражением ее лица из-под длинных ресниц…

А руки уже сами тянулись к ее волосам, которые, как и полагается, были уложены в строгую гладкую прическу. Почему ему всегда казалось, что от такой укладки у нее болит голова?

Она вздохнула — и прижалась к нему. Положила руки ему на плечи.

И легкость поцелуев исчезла, ее сменило неистовство…

Князь ее целовал — страстно, жадно, уже не думая ни о чем, — и потихоньку отбрасывал шпильку за шпилькой, пока не высвободил косу. Он гладил ее распущенные волосы. И не мог остановиться. Не мог насытиться. Смог только чуть приоткрыть глаза, чтобы посмотреть на нее…

Какая серьезная мордашка! Он не мог не улыбнуться. Она почувствовала эту улыбку на своих губах — и очнулась.

Мучительно покраснела.

Он погладил ее по щеке.

«К Небесам все! За два-три дня я организую нам свадьбу, порву всех, кто хоть косо взглянет, императрица не рискнет со мной связываться — и на нее найдется управа». И он прижал девушку к себе еще крепче.

И князю стало так легко, как не было с тех самых восемнадцати лет, когда привычный мир вдруг рухнул.

Он опять потянулся к ее губам, но остановился, потому что вспомнил:

— Ты не ужинала!

Улыбнулся ее недоуменному взгляду, потому что она чуть было не сказала вслух: «Какой ужин?» Поэтому спросил уже недовольно:

— Ты хоть обедала нормально?

Ирина, лукаво улыбаясь, отрицательно покачала головой.

— Охрану приставлю! — грозно заявил он.

Потом вспомнил, что охрана уже приставлена, — и огорчился. А как подумал, что ему еще и объясняться с Ирой…

— Ужинать! — возвестил вслух, а про себя подумал, что и это решаемо…

После еды она стала дремать, сидя прямо за столом, с открытыми глазами, да еще и умудряясь ему что-то отвечать. Получалось, правда, не очень внятно. Поэтому Андрей Николаевич сделал над собой героическое усилие и преодолел искушение оставить ночевать ее в своем доме.

— Я отнесу тебя домой, — подошел к ней и подхватил на руки.

— Сумка и жакет. — Все-таки Ирина была прагматична. — И на вешалке мое пальто.

Подождал, пока она соберется. И с печальным вздохом доставил домой, прямиком в гостиную.

— Только пообещай, что сразу ляжешь спать. Наверняка сумасшедший день будет… — прошептал, уже прощаясь. И поцеловал. Снова.

— Хорошо, Андрей Николаевич, — с интонацией первой ученицы ответила она.

— Называть мужчину, с которым целуешься, на «вы» и по имени-отчеству… — раздосадованно протянул он. — Это…

— Неприлично? — улыбнулась она.

— Практически. Я встречу тебя завтра с работы — и мы поговорим. Пока тренируйся.

* * *

В семь пятнадцать утра он был у княгини Снеговой.

— Я искренне благодарен вам, ваше сиятельство, за то, что вчера вы сохранили мою тайну и не стали раскрывать мое инкогнито, — после всех необходимых ритуалов приветствия, поклонов и целования ручек, заявил он.

Княгиня не садилась, демонстрируя свое недовольство, поэтому и он остался стоять.

— Я так понимаю, — аккуратно подбирая слова, начала она, — что моя сотрудница понятия не имеет, кто тот «молодой человек», с которым у нее роман?

— Вы совершенно правильно все понимаете, — не стал спорить с очевидным он.

— Ваше сиятельство, вы понимаете, насколько это выглядит дурно со стороны?

— Отчего же? — вдруг разозлился князь. — Я что — подлец? Или насильник? Не человек? У меня не может быть искренней привязанности?

— Вы — человек, которого я, бесспорно, уважаю. Однако… Что будет с этой девочкой? Она и так практически не сходится с людьми. У нее нет родных. Нет друзей. А после… опыта общения с вами… Она же никого никогда к себе не подпустит!

— Ей не придется к себе кого-то подпускать, — яда в его голосе было предостаточно. — Моей супруге, согласитесь, это будет не к лицу.

— Что? — изумилась княгиня.

— Ваше сиятельство… Я уважаю вашу заботу об Ирине Алексеевне и лишь поэтому с вами беседую. Однако согласитесь… — Он как-то устал объясняться витиевато и просто сказал: — Это все обидно слышать.

— Вы ведь аристократ. Первая фамилия Империи.

— Поэтому у меня больше проблем с заключением брака, чем у полковника, которым я имел неосторожность представиться в начале нашего знакомства.