Подошедший официант положил на столик счет, вырванный из специального блокнота с затертой копиркой. Этот счет с испачканным кофе уголком до сих хранится у Дэвида в рабочем кабинете. Он висит на стене, взятый в рамку. Возможно, для остального мира Билл Каннингем в то время был всего лишь второразрядным, ухудшенным и потому ни на что не годным вариантом Мори Повича, но Дэвид знал, что это не так. Уайтхед разглядел в нем звезду. Каннингем был звездой не потому, что он был лучше какого-нибудь Роберта, Патрика или другого человека из толпы. Фокус состоял в том, что он сам был этим Робертом или Патриком – нормальным человеком, живущим в ненормальном, сошедшем с ума мире. Его устами с экрана вещал здравый смысл. Как только Билла взяли в команду, все остальное встало на свои места само собой.

Дэвид понимал, что по большому счету Каннингем прав. Ведущие теленовостей изо всех сил старались показать, что они предельно объективны, но на самом деле были предвзятыми до мозга костей. Кроме того, Си-эн-эн, Эй-би-си, Си-би-эс и прочие каналы продавали новости, словно бакалейный товар в супермаркете, подбирая что-нибудь для каждой из основных категорий своих зрителей. Но людям не нужна была просто информация. Они хотели знать, что означает та или иная новость, как ее можно интерпретировать. Пытались понять, как им следует реагировать на тот или иной сообщаемый факт. Концепция Дэвида сводилась к тому, что если более чем в половине случаев зрители не получали нужных им ориентиров, они переключались на другой канал.

Суть идеи Дэвида Уайтхеда состояла в том, чтобы создать новостные СМИ, которые были бы для своих слушателей неким клубом единомышленников. Основу этой аудитории составили бы люди, которые много лет исповедовали те же взгляды, что и компания, и ее руководство. К ним должны были присоединиться те, которые не могли четко сформулировать свои убеждения. А также кто нуждался в ком-то, способном во весь голос сказать то, что накапливалось в их душах всю жизнь. За этими двумя группами могли бы последовать просто любопытные и колеблющиеся.

Эта обманчиво простая схема вызвала радикальные изменения в новостном бизнесе. Дэвиду, однако, она еще и помогла справиться со стрессом. Ибо, помимо всего прочего, работа в индустрии новостей связана с огромными психологическими нагрузками и частыми разочарованиями. Новостникам – мужчинам и женщинам – приходится реагировать на каждый чих, раздающийся в информационном поле, на каждом шагу раздувать из мухи слона в надежде, что на этот раз сенсация окажется не мнимой, а настоящей. По этой причине им часто приходится сталкиваться с такими вещами, как бесплодное ожидание, напрасное беспокойство и неоправдавшиеся надежды. Правда, у Дэвида ко всему этому был некоторый иммунитет.

Дэвид вырос в Мичигане, в семье рабочего автозавода компании «Дженерал моторс». Его отец, Дэвид Уайтхед-старший, за все время работы ни разу не болел и не пропустил ни одной смены. Как-то он решил подсчитать, к выпуску скольких машин приложил руку за свою тридцатичетырехлетнюю карьеру на участке конвейера, где собирали заднюю подвеску. Цифра, которую он получил, закончив расчеты, составила 94 610. Для него она стала подтверждением того, что жизнь прошла не напрасно. Схема, по которой отец жил, была проста – человеку платят, а он выполняет свою работу. Дэвид-старший никогда не мечтал о высшем образовании и довольствовался свидетельством об окончании средней школы. Он всегда с уважением относился ко всем, с кем его сводила жизнь, даже к закончившим Гарвард менеджерам, которые появлялись в цехах раз в несколько месяцев.

Дэвид-младший был единственным ребенком в семье и первым за всю историю Уайтхедов, который отправился учиться в колледж. При этом в знак уважения к отцу он отверг приглашение поступить в Гарвард, где ему предложили стипендию, и стал студентом Мичиганского университета. Именно тогда в нем проснулся интерес к политике. В то время пост президента страны занимал Рональд Рейган. Дэвиду понравились его простые манеры и твердый взгляд. На втором курсе он принял участие в выборах старосты и проиграл, на следующий год повторил попытку и потерпел еще более сокрушительное поражение. Видимо, для победы ему не хватало внешнего обаяния. Зато Дэвид умел строить стратегию предвыборной борьбы и имел немало идей на этот счет. Легко угадывал смысл ходов противоборствующей стороны и был способен предвосхищать их. Он знал, что нужно делать, чтобы победить, но не мог одержать победу сам. И Дэвид Уайтхед понял, что, если он захочет сделать карьеру в политике, его место не на сцене, а за кулисами.

Спустя двадцать лет, после тридцати восьми предвыборных кампаний, как на уровне отдельных штатов, так и общефедеральных, Дэвид Уайтхед вполне заслуженно пользовался репутацией человека, умеющего привести кандидата к победе. Более того, он смог превратить свою любовь к политическим играм в весьма прибыльный бизнес. Однажды среди клиентов, которых он консультировал, оказался кабельный телеканал, который решил прибегнуть к услугам Дэвида Уайтхеда, чтобы создать обновленную, более интересную схему освещения предвыборных баталий.

Именно этот эпизод, отраженный в его резюме, и положил в марте 2002 года начало всему.

Дэвид проснулся еще до рассвета. Проработав двадцать лет в качестве организатора предвыборных кампаний, он привык вставать рано. «Кто проспал, тот проиграл», – часто говорил Марти, и это была правда. Предвыборные кампании – не конкурсы красоты. Чтобы собрать максимум голосов избирателей и одержать верх, нужна выносливость. Выражаясь языком бокса, победы нокаутом в первом раунде в политике случались крайне редко. Обычно приз доставался тому, кто мог выдержать все пятнадцать раундов. Поэтому Дэвид довольно быстро научился обходиться почти без сна, и теперь ему вполне хватало четырех часов в сутки. В случае необходимости он мог обходиться двадцатью минутами дремоты каждые восемь часов.

Сквозь огромное, во всю стену окно его спальни в комнату проникли первые солнечные лучи. Лежа на спине, он смотрел на город, прислушиваясь к работе кофейной машины на нижнем этаже. Ему были хорошо видны опоры канатной дороги, соединяющей остров Рузвельта с Манхэттеном.

Окна их общей с Мэгги спальни выходили на Ист-Ривер. Стекло толщиной с книжный том полной версии романа Льва Толстого «Война и мир» полностью поглощало шум машин на автомагистрали имени Франклина Рузвельта. Оно было пуленепробиваемым, как и остальные оконные стекла таунхауса. Их установили по требованию миллиардера-англичанина вскоре после трагедии 11 сентября 2001 года. Он оплатил и стекла, и работу.

– Что, если в ваш дом попытается въехать на такси какой-нибудь джихадист с гранатометом? Мне бы не хотелось вас потерять. Я просто не могу себе этого позволить, – заявил он Дэвиду.

Была пятница, 24 августа. Мэгги и дети уже целый месяц находились на Мартас-Вайнъярд. Судя по звукам, доносившимся снизу, домработница готовила завтрак. Приняв душ, Дэвид, как обычно по утрам, поочередно останавливался у дверей детских комнат, разглядывая тщательно прибранные кровати. Интерьер в спальне Рэйчел говорил о том, что обитательница комнаты обожает всевозможные технические устройства и лошадей. В комнате Джей-Джея все буквально дышало страстью мальчика к машинам. Как и большинство детей, дочь и сын Дэвида частенько устраивали в своих обиталищах беспорядок, с которым прислуга боролась упорно и систематически, хотя и не всегда успешно. Сейчас, когда в детских комнатах царила неестественная, почти стерильная чистота и все было расставлено по своим местам, Дэвид вдруг испытал странное желание разбросать вещи. Подойдя к сетчатой корзине с игрушками, стоявшей в спальне Джей-Джея, он легким пинком опрокинул ее.