– Разумеется... – кивнул Гуров. – Что-то вы какой-то потерянный. Очень переживаете?

– Не знаю, как объяснить, – Кононенко беспомощно развел руками, – но я себя чувствую виновником гибели людей, потому что не смог их уберечь. Останки погибших уже собрали, сейчас их идентифицируют, а я вот приехал сюда и не знаю, почему не могу покинуть это место. Следователь прокуратуры в моих действиях состава преступления не нашел – я с ним сегодня уже встречался. Но что прокуратура, если внутри сидит свой прокурор?

– Вы никого не подозреваете в сознательном поджоге?

– Да кого подозревать? Если бы были недовольны мной, мстили бы мне лично. При чем тут обитатели интерната? Ну, были такие, кого я увольнял по статье... Но, мне кажется, при всех своих недостатках ни один из них на поджог не способен.

– Нам нужно поговорить с охранником, завхозом, с тем, кто был в подвале последний раз, с кем-то из ваших подопечных.

– Теперь, скорее всего, уже бывших, – горестно вздохнул Кононенко. – Маловероятно, чтобы меня после такого ЧП оставили на этой работе. Так с кем именно вы хотели бы поговорить?

– В любой конторе, больнице – где угодно, всегда есть люди, постоянно сующие свой нос в любую дыру. Они всегда все видят и знают: кто приходил, что приносил и так далее. Вот такие люди нам и нужны.

– А, ну так есть такие и у нас. Колясочник один, у которого хроническая бессонница. Он по интернату раскатывал день и ночь, все видел, все слышал, все замечал. У него и прозвище-то было – Шпион. – Кононенко невольно рассмеялся. – А так-то его зовут Вениамин Гусев. Он сейчас с частью пациентов интерната в центральной районной больнице.

– Ну, вот с него и начнем... – Лев повернулся к Стасу: – Ну что, ты тогда займись завхозом и охранником, а я съезжу к колясочнику.

Взяв у Кононенко адреса завхоза и охранника, Крячко отправился по поселку пешком. Гуров на служебной «Волге» поехал следом за «десяткой» директора интерната. Примерно через полчаса они въехали на территорию районной больницы, представляющую собой несколько пятиэтажных корпусов, огороженных решетчатым ограждением, с множеством клумб и беседок в тени деревьев. Лев еще издалека увидел раскатывающего взад-вперед человека средних лет в инвалидной коляске. Он сразу же понял, что это и есть тот самый Вениамин-Шпион.

– Вениамин, добрый вечер, как себя чувствуешь? – Кононенко обменялся с инвалидом рукопожатием. – Познакомься – это товарищ из уголовного розыска, Лев Иванович Гуров, он хотел бы тебя кое о чем расспросить.

Гуров тоже поздоровался с Вениамином, почувствовав, что у того, несмотря на худощавое телосложение, рука жилистая и крепкая.

– Скажите, Вениамин, вчера днем и вечером вы ничего подозрительного у вашего интерната не заметили? В первую очередь меня интересует, кто вчера заходил в подвал. Я имею в виду прежде всего посторонних.

– Да в подвал у нас заходят частенько. – Голос Вениамина был резким, с грубоватой хрипотцой. – Завхоз вчера несколько раз туда заглядывал. Но он обычно туда ходит как на склад. С ним раза два заходили повара за овощами. А уже вечером, когда начало темнеть, я заметил, как вдоль стены здания кто-то шмыгнул к подвалу, но тут меня позвала санитарка, попросила ей помочь.

– Вениамин у нас бесценный человек, – пояснил Кононенко. – Хоть и у самого проблемы со здоровьем, всегда старается помочь другим, особенно лежачим. Тем-то труднее всего...

– Ну вот, а когда я вернулся к окну, у подвала никого не было, – продолжил Вениамин свой рассказ. – Корпус-то у нас как бы буквой Г, и из крайнего окна хорошо виден весь двор и тамбур подвала. Я сначала подумал, что это кто-то из местных алкашей пришел воровать картошку. Ну, такое у нас случалось – пропьются до нитки, а потом идут воровать у тех, кого судьба и так обделила. Думаю, как выйдет с мешком, позову санитарок. Часа полтора наблюдал, но из подвала так никто и не вышел. Я уж начал потом думать – не померещилось ли мне? А вы считаете, что этот человек мог быть причастен к пожару в нашем интернате?

– Не исключаю... – согласился Гуров. – Вас у окна сколько времени не было?

– Да минут десять, не более... Что я там? Помог санитарке поменять простыни под Лешкой Аришиным... Виктор Степанович, а Лешка в ожоговом или?.. – Вениамин запнулся, его живой, подвижный взор замер.

– Не хотел бы говорить о грустном, но Лешки больше нет... – Кононенко со вздохом развел руками.

– Жаль.... – лицо Вениамина болезненно исказилось. – Надеюсь, он не мучился...

Шагая к больничной парковке, Кононенко, как бы ни к кому не обращаясь, неспешно повествовал:

– В интернате пациентов более двухсот человек. И у каждого своя жизнь, судьба, симпатии и антипатии, проблемы и заморочки. Это, по сути, наше общество в миниатюре... – Он повернулся к Гурову: – Вот взять этого же Вениамина. Прекрасный человек – не озлобившийся, отзывчивый, работящий... Он ведь стал инвалидом всего лет семь назад. Был дальнобойщиком, ехал вечером по шоссе. Какой-то пьяный идиот на джипе выскочил на встречную и чуть было не попал ему под колеса. И вот Вениамин, чтобы не задавить людей, сидящих в кабине – а как потом оказалось, тот жлоб вез всю свою семью, – свернул в кювет и перевернулся. Склон там был длинный, машина кувыркалась, и у него произошел перелом позвоночника. Жлоб от суда сумел откупиться, а человек навсегда остался инвалидом. Жена, еще когда он был в больнице, подала на развод и выписала с жилплощади. Такая вот стерва оказалась. Родных никого. Ну, приятели-дальнобойщики и оформили его к нам. Навещали, бывало. Сейчас уже почти никто о нем и не вспоминает...

Гуров вопросительно посмотрел на Кононенко.

– Вы пытаетесь понять, для чего все это я вам рассказываю? – Тот невесело усмехнулся. – Просто, когда мы с вами представились друг другу, в ваших глазах я прочел диагноз, вынесенный в мой адрес: «Бюрократ». Да, я бюрократ. Но я – честный бюрократ. Да, мне не чуждо ничто человеческое. Но, заметьте, и в позитивном плане. Мои пациенты никогда не голодали, их не унижали и не били, они всегда спали на чистых простынях... В здании всеми правдами и неправдами своевременно выполнялся ремонт, спонсорские деньги шли строго по назначению. И вот теперь все это, что строилось, оберегалось и приумножалось, рухнуло в одночасье. Пансионату, я уверен, новое помещение выделят – людей на улице не оставят. Но я уже точно знаю, что руководить им будет другой. И я даже знаю, кто именно. Он давно рвался на это место, мечтая сделать из него персональную кормушку. Лев Иванович, я не хочу быть наветчиком, но поинтересуйтесь в областных инстанциях кандидатами на должность директора и первого по списку – а я уверен, он сейчас главный претендент – проверьте на непричастность к пожару. Этот человек ради наживы способен на многое, если не на все...

Кононенко скомканно, торопливо попрощался и, сев в машину, быстро уехал.

Когда Гуров вернулся к пожарищу, он увидел Станислава, который в лучах предзакатного солнца стоял все на том же пригорке, о чем-то беседуя с бородатым дедом в молодежном джинсовом прикиде. Дед говорил весьма эмоционально, размахивая руками и стуча себя в грудь кулаком. Подойдя поближе, расслышал окончание тирады, начатой дедом еще до прибытия Гурова.