театры я обожаю. Потому решаю показать свое актерское мастерство, и делаю вид, что ведусь на эту тупую уловку.

— Здравствуйте, — говорю, изображая стеснение. — Ну это, по жизни я простой парень.

— Аха-ха во дает! — орет издалека кто-то.

— Слышь, а кто тебя упрощал? — визжит молодой хрен со шконки.

— Рты завалили! — строго огрызается мой собеседник и продолжает болтать.

— Понятно, молодец. Хорошо ответил, как надо, — ласково поясняет он мне. — А раз ты такой вот простой, то, наверное, любишь всем помогать? Людей выручать, если надо? М?

— Ну да, так и есть, — отвечаю, делая «телячьи глаза».

— Во, молодец, браток. Тогда знаешь, что сделай для нас… не в службу, а в дружбу. Вон тряпочка возле стола лежит влажная. Протри тут полы маленько. А то знаешь ли, сквозняк сильный, у нас радикулит что-то вдруг разыгрался. Спины у всех болят, брат. А влажную уборку провести надо. Подсобишь честным сидельцам, дружище? Век тебя не забудем, — говорит, глядя мне в глаза и пытаясь откровенно давить.

— Не, я не буду, — отвечаю, чуть отступив к двери.

— А че так плохо? — немного напрягаясь, спрашивает мужик. — В падлу что ль, или как?

— Да, хату нашу не уважаешь, фраерок? — хриплым голосом спрашивает еще кто-то.

— Не, не в том дело, ребят, — говорю, широко улыбаясь. — Просто петухам помогать не привык. С вами дырявыми за руку здороваться стыдно, не говоря уж о такой помощи. Вы ж подстилки парашные, у вас на рожах написано. Причем, говном и крупными буквами.

Мои слова виснут в воздухе. Все, кто находится в камере, таращат глаза, издавая странные нечленораздельные звуки. Сказанное мною и мой внешний вид так различаются, что у всех происходит нехилый шок.

Не даю опомниться честной компании и мысленно говорю Чипсу:

— Вали их всех, живо!

Когда из воздуха появляется жирный крыс, мужики офигевают сильнее. А когда он вцепляется в глотку самому старому зеку, начинается сущий ад.

Старик визжит, словно резанный, пытаясь отвязаться от Чипса. Тот перебирается назад и рвет когтями его корявую спину.

Я бросаю заряд эрны в лицо главарю. Получается очень слабо, ведь блокировка все же работает. Но вслед за магией летит моя нога, которая лупит лысого в низ живота.

— Ааа сучонок… Ай, б…ля!!! — верещит мужик, получая ожог от магии.

Он пятится назад, поскальзывается на, как раз-таки, тряпке; и падает, ударяясь башкой о стол. Черепушка урода оказывается пробита. На пол проливается кровь, а сам козел вырубается.

По камере начинают летать черные тени, сбивая с толку ублюдков. Несмотря на это, на меня кидается один гад с заточкой.

Выбиваю ее четким ударом ноги и бью молнией. Опять же, довольно слабо. Но жирный мужик все равно трясется, теряя оружие. Затем получает между ног и по голове, и кубарем катится под шконку.

Меня пытаются врезать магическим артефактом. Уворачиваюсь от синего луча, который лишь слегка коптит стену. Бросаю несколько шаров магии в худого молокососа. Обжигаю ему лицо и заставляю облиться слезами, согнуться в четыре погибели.

Затем продвигаюсь вглубь камеры и хватаю со стола чайник, который как раз железный, что мне очень подходит.

Размахиваюсь и разбиваю рожу очкарику, который тоже там что-то рыпался. Стекла очков режут кожу вокруг глаз. Мужик с криком бросается к двери, стучится и визжит, что ему нужен доктор.

Все происходит стремительно. Так, что пара человек не успевают никак среагировать. Когда сопротивление утихает, я отзываю Чипса, и окидываю взглядом честную компанию.

— А! Крысы, крысы! Что б их, машу мать. Чур меня! — стонет старик и катается по шконке, как ненормальный.

Один избитый мною придурок стонет в углу. Второй лежит в отключке. Третий все же добивается встречи с охраной, и к нам заходят два конвоира.

Они сухо спрашивают, что тут случилось, но внятного ответа не получают. Еще бы, не скажут же взрослые мужики, что их оскорбил и отмудохал один малолетка.

Охране ничего не остается, как забрать раненных. И мы остаемся одни в тишине тюремного бокса.

— Так, кто еще что-то против имеет? — спрашиваю, оглядывая зеков и хлопая рука об руку, как бы стряхивая с ладоней пыль.

— Не… не имеем.

— Все ровно, чел.

— Не кипятись, парень, — со страхом мямлят сидельцы.

— Ну вот и славненько, — говорю, как ни в чем не бывало и присаживаюсь за стол. — Тогда давайте что ль чаю попьем или что тут у вас пить всегда принято?

— Ага, чае-браток, это самое, — осторожно говорит один дядя, который не участвовал в потасовке.

— Ох, чертовы грызуны. Слышь, хлопец, убраться бы надо. А то вон сколько повидла разлили, — прохрипел дед, указывая на кровавые следы на полу.

Я бегло осмотрелся вокруг и бросил одному пацану:

— Тряпку возьми, уберись.

— Че? А че сразу я? — обиженно мямлит тот.

— Зубы скалил, когда ваш лысый пытался меня развести, — сухо бросаю ему.

Тот тяжело вздыхает и идет убираться.

— Ага, не перечь, Дуга, он теперь пахан в хате, — хрипит старик.

— Ты! — обращаю на него внимание. — Тоже пошел!

— Что? Да я уже двух императоров пережил!

— И чего? Плевать я хотел на твой возраст. Сидел подгавкивал здесь, старый пес. Так что вали и заткнись, а то зубы последние потеряешь, — говорю, сверля старого взглядом, и тот тоже смиренно уходит.

Ну вот, так-то лучше. Демон — Вор в законе, смотрящий за хатой. А что? По мне так очень даже звучит.

Спустя какое-то время, мне наливают чай и дают самые дешевые печенья из супермаркета. Что ж, не дурно, не дурно. Почти как в кафе на окраине города. Чай, кстати, заварен на славу. Сидельцы знают в нем толк.

Беру пару печенек и кидаю под стол Чипсу без палева. Сам отхлебываю терпкого напитка и осматриваю своих «новых друзей».

— Так, мужики, что притихли? — говорю после большого глотка. — Расскажите что ли, кто за что загремел?

Зэки переглядываются между собой, но перечить мне не решаются.

— Так… это самое, за фигню привлекли, — осторожно начинает один. — Кристаллы вот продавал. А они оказались заряжены запрещенной магией. Незаконный оборот магических предметов и средств вот паяют.

— А я в интернете модель императорского дворца построил и взорвал по приколу, — бодро