— Хорошо. Я не знаю, что ты задумал со своей больной Дашей, но предупреждаю, если ты меня хоть пальцем тронешь, то пожалеешь, — грозным шопотом сказала я.

Он довольно улыбнулся и встал с кровати, пропуская меня вперед.

— Даши нет. Она уехала к себе. Не переживай, — добавил он сзади.

Я вышла в коридор и поплелась на кухню. Я реально за сегодня очень устала. Плюс не ела ничего и не пила даже воду. На лестнице покачнулась, чуть не упала.

Камиль вовремя подоспел, подхватил за талию.

— Ева, ты чего, — встревоженно спросил он.

Неужели, вдруг запереживал за мое состояние.

Я отшатнулась молча, не было сил ничего говорить. А Камиль вместо того, чтоб убрать руки, вдруг поднял меня и понес. Легко, словно я ничего не весила.

— Отпусти меня, — брыкнулась я.

Его тело было слишком близко ко мне. Я начинала сильнее нервничать, чувствуя свою беззащитность и его силу. Я вдыхала аромат его кожи и терпкого одеколона, у меня голова шла кругом. Я всегда любила его, неистово, сильно…

— Почему ты меня ненавидишь? — шепотом спросила я вслух то, о чем думала всю жизнь. Просто не сдержала мысли. Привыкла говорить, что думаю.

Камиль глянул на меня сверху вниз. Сжал сильнее зубы. На щеках заходили желваки. Он спустился со мной на кухню и усадил меня на стул. На столе уже стояла тарелка с салатом и отбивной. Я отвернулась, но живот предательски заурчал.

— Ешь, тебе нужны силы. Ты никому не сделаешь легче, если сдохнешь от голода, — раздраженно сказал мужчина.

Я уронила голову на руку. Полулегла у тарелки.

— Почему же никому… Тебе ведь станет легче, если я умру, — еле слышно проговорила я. Как я устала от нашего противостояния, от нашей постоянной войны.

Камиль сильнее нахмурился.

— Не выдумывай и не драматизируй. Возьми чертову вилку и поешь. Не выводи меня, — он говорил ровно, но я чувствовала, что лучше дальше его не злить. Камиль никогда не отличался терпением.

Я взяла вилку и поковыряла салат. Съела пару кусочков огурцов. Затем отправила в рот мясо. Пока я жевала безвкусную по ощущениям еду, Камиль не сводил с меня хмурого взгляда. Темные брови на его лице съехали к переносице и гдубокая морщина ровной полосой залегла между ними.

Мужчина пододвинул ко мне чай. Я благодарно кивнула и отпила глоток. По мере того, как я ела, мне становилось легче и сытнее. Живот перестал болеть, и я оживала, распрямлялась.

В конечном итоге, я съела все, что он передо мной поставил и довольная откинулась на спинку.

— Ева, — он проговорил мое имя тихо, будто не звал, не спрашивал. Просто называл меня по имени. Я посмотрела ему в глаза.

— Что это? Ты решил меня добить? Поиграть в искренность? Предупреждаю, Камиль, я знаю, что ты что то задумал. Какую то очередную пакость. Может решил отравить меня, — я горько посмотрела на пустую тарелку. Поздно подумала об этом, а то точно бы ничего не ела от его рук.

Камиль покачал головой, на миг даже глаза прикрыв.

— Ты невыносимая, по прежнему, слепая глупая девчонка, — хрипло ответил он.

Я не могла понять столь резких перемен в поведении. Медленно встала, чтоб не упасть.

— Спасибо за еду, надеюсь, что доживу до утра. Спокойной ночи, Камиль, — и я развернулась, не желая учавствовать в этом балагане.

— А поцелуй? — мужчина встал и подошел ко мне ближе, не пропуская мимо.

Я удивленно посмотрела в его серьезное лицо. Он видно шутит…

— Ты меня всегда целуешь, желая спокойной ночи, я все помню, Ева, — он говорил тихо, томно и волнующе. Даже в моем уставшем теле сразу все дрогнуло на его призыв. Я тяжело вздохнула. Вот и ответ.

Камиль решил растоптать меня самым унизительным способом. Через такую желанную мной близость с ним.

Я не знаю, что двигало мной в тот момент. Может захотелось пойти от обратного. Столько ярости и ненависти было в наших отношениях, что я захотела подарить слабый глоток нежности. Я не поверила в его искренний порыв. Не настолько уже глупа и наивна. Я решила побить его же картой.

Я просто скользнула в его объятия, прижалась всем телом. Затем привстала на носочки и поцеловала его сама. Обвила руками шею, запустила пальцы в короткоостриженные колючие волосы на затылке и притянула его ниже. Я целовала его мягко, нежно. Мы сплелись языками. Если в первый миг он опешил от моей смелости, ведь приготовился к отпору, то затем, он обхватил меня за талию и прижал плотнее к себе и ответил. Не грубо и жадно. А также сладко и маняще. Целовал меня долго, будто упиваясь новым чувством.

Я позволила ему поглотить меня, попробовать искренности. Он тонул, как и я. Я ощущала возникший трепет и жар, исходящий от его тела.

Я отстранилась с трудом.

— Спокойной ночи, Камиль, и… спасибо, — пока он приходил в себя, я быстро упорхнула мимо него в свою комнату.

Камиль остался на кухне, не пошел за мной. А я с легким сердцем, которое норовило выпрыгнуть из груди после такого сладкого поцелуя, быстро скрылась в комнате и закрыла дверь на ключ.

Я лежала долго в кровати и смотрела в потолок, пытаясь себя понять. Переосмысливала все по кругу. Чистый и исренний поцелуй хуже его криков и оскорблений, задел меня. И я чувствовала, что и его.

Через много времени я услышала, как Камиль подошел к моей двери и медленно повернул ручку. Я затаилась. Сердце так громко билось, что я боялась, он услышит эти удары аж за дверью. Камиль несколько раз попробовал открыть дверь. Постоял с минуту и ушел к себе. А я упала лицом в подушку и расплакалась. Все таки, я еще наивная дура, зависимая от его расположения…

Проснулась я очень рано. Тревога липкая и холодная гнала меня из теплой постели. Я встала и, не одевая халат, в одной нонкой ночнушке, босиком пошлепала из комнаты. В доме царила гнетущая тишина.

Я тихонько приоткрыла дверь в спальню бабули. Старушка еще спала. Я на цыпочках прокралась к изголовью огромной кровати.

Громкий крик вырвался из груди.

Бабушка умерла.

Она лежала также, как я ее оставила вчера. Такая же хрупкая и высохшая от болезни. Ее рот приоткрылся и синие губы тонкой полосой плотно очертили ровные зубы. Глаза закрыты, но впали глубже. Она умерла во сне, без мучений, как мечтала.

Я кинулась к ней. Смертельно холодная и пустая оболочка самого любимого и дорогого мне человека не откликалась. Я плакала и прижимала ее к себе. Выла протяжно, как мать — животное возле мертвого детеныша. Мне было так больно, как никогда в жизни. Я причитала, умоляла ее проснуться. В исступлении, я попыталась сделать ей массаж сердца. Начала ритмично надавливать на грудь. Сквозь льющиеся слезы, я склонилась к ее безчувственному рту и попыталась сделать ей искусственное дыхание, зажимая пальцами нос.