Наверное, посещая Шлиссельбург, Петр I вспоминал о горечи унижения, которого пережил тут, читая вынутое из кармана утонувшего Кенигсена любовное письмо Анны Монс…

Но одной только личной досады, как ни глубока была она, не доставало для начала строительства новой государственной мифологии.

8

Первый шаг на пути создания этой мифологии, которая хотя и соприкасалась с прежней русской историей, но не столько продолжала, сколько преображала ее на новый, петровский лад, Петр I сделал, переименовав старинный русский Орешек в Шлиссельбург.

На Государевой банте укрепили ключ от крепости, что означало: взятие Орешка открывает путь к Балтийскому морю.

Впрочем, ключом этим пользовались недолго.

Уже 1 мая 1703 год был взят Ниеншанц, стоящий при впадении Охты в Неву, и Петр I начал искать место для строительства в устье Невы своей русской крепости.

Посоветовавшись с сопровождавшими его фортификаторами — французским генерал-инженером Жозефом Гаспаром Ламбером де Горном и немецким инженером майором Вильгельмом Адамом Кирштенштейном, — Петр I отверг безопасное от наводнений место при впадении Охты в Неву, и новую крепость, подобно только что взятому Шлиссельбургу, заложил на Заячьем острове.

В анонимном сочинении «О зачатии и здании царствующего града С.-Петербурга» изложена легенда, согласно которой 14 мая 1703 года в устье Невы Петр I «усмотрел удобный остров к строению города… Когда вшел на середину того острова, почувствовал шум в воздухе, усмотрел орла парящего, и шум от парения крыл его был слышен».

Увидели орла и в Пятидесятницу, 16 мая, когда царь в сопровождении духовенства, генералитета и статских чинов после молебна и водосвятия произвел закладку города. Орел «с великим парением крыл от высоты спустился и парил над оным островом».

Церемония закладки началась с того, что Петр I взял у солдата башнет, вырезал два куска дерна и, положив их крестообразно, сказал: «Здесь быть городу».

Потом в землю был закопан ковчег с мощами Андрея Первозванного. Над ковчегом соорудили каменную крышку с надписью: «От воплощения Иисуса Христа 1703 мая 16-го основан царствующий град С-Петербург великим государем царем и великим князем Петром Алексеевичем самодержцем всероссийским».

Как бы развивая это петровскую мифологию, с легкой руки Александра Сергеевича Пушкина в общественном сознании сложилось устойчивое убеждение, будто земли вокруг Петербурга в допетровские времена представляли собою неведомую и чуждую Православной Руси территорию.

Читая пушкинские строки:

— мы представляем Петра I, стоящим на земле, на которую никогда не ступала нога русского человека.

Но вот что странно…

Мы твердо помним, что свет Православия воссиял над Ладогой задолго до Крещения Руси, и это отсюда, из древнего уже тогда Валаамского монастыря, отправился крестить язычников Ростовской земли преподобный Авраамий.

Никто не скрывает и того неоспоримого факта, что и самая первая столица Руси — Старая Ладога тоже находится в двух часах езды от нашего города…

А в устье реки Ижоры, на городской черте Санкт-Петербурга, в 1240 году произошла знаменитая Невская битва, в которой святой благоверный князь Александр Невский разгромил шведов, и тем самым предотвратил организованный римским папой крестовый поход на Русь…

И русская крепость Орешек, как мы рассказывали, тоже была поставлена здесь почти за четыре столетия до Петербурга…

Этих фактов никто не опровергает, но вместе с тем они как бы отодвигаются на периферию общественного внимания. Веками намоленная Русская земля, что окружает Санкт-Петербург, как бы отделяется от него.

И тем не менее А.С. Пушкин гениально точно изобразил и внутреннее состояние Петра I, и сам выбор, сделанный первым русским императором. Место, где вскоре поднялся Санкт-Петербург, действительно было пустым. Из-за постоянных наводнений здесь не строили ничего, кроме убогих изб чухонских рыбаков.

Но такое пустое место и искал Петр I.

И тут помимо фиксации точных деталей пустынного невского пейзажа взгляд А. С. Пушкина проникает в сокровенную глубину русской истории.

Санкт-Петербург закладывался как город-символ разрыва новой России с Древней Русью.

Это поразительно, но в этом — вся суть петровских реформ…

Они накладывались на Россию, нисколько не сообразуясь с ее православными традициями и историей, и вместе с тем были благословлены униженной и оскорбленной Петром Русской Церковью.

Возможно, подсознательно, но Петр I выбрал для города именно то место древней земли, которое было пустым, которое и не могло быть никем населено в силу незащищенности от природных катаклизмов.

Сюда уводил Петр I созидаемую им империю, здесь, на заливаемой наводнениями земле, пытался укрыть он от нелюбимой им Святой Руси свою веру в Бога, свой освобожденный от православия патриотизм.

Осуществить задуманное было невозможно, и хотя Петр I прилагал все силы, чтобы достичь своей цели, всё получалось не так, как задумывал он, а так, как должно было быть.

Петр I не пожелал придать значения государственного события чудесному обретению иконы Казанской Божией Матери в Шлиссельбурге. Видимо, ему не хотелось начинать историю новой столицы с Казанской иконы Божией Матери, поскольку это вызывало воспоминания и параллели, не вмещающиеся в его новую мифологию.

Но Казанская икона Божией Матери, как мы знаем, всё равно пришла в Санкт-Петербург.

Вдова старшего брата и соправителя Петра I Иоанна V, царица Прасковья Федоровна, известная своим старомосковским благочестием, привезла, перебравшись в Санкт-Петербург, сделанную по ее заказу увеличенную копию Казанской иконы Богородицы.

Икону эту царица Прасковья Федоровна поместила в часовне, неподалеку от своего местожительства на Городовом острове (Петроградская сторона), и часовня эта стала называться Казанской.

С 1727 года образ, привезенный в Петербург царицей Прасковьей Федоровной, начинает признаваться чудотворным и для него возводится десятилетия спустя один из главных петербургских храмов — Казанский собор.

Так вопреки своеволию Петра I появилась Казанская икона Божией Матери в новой русской столице, так из-за своеволия Петра I Шлиссельбургский образ Казанской иконы Божией Матери, почти целое столетие прождавший за кирпичной кладкой человека, который освободит здешнюю землю от неприятеля и вернет икону России, так и остался за стенами крепости. Взявший Нотебург Петр I хотел считать, что он не освобождает, а завоевывает эти земли. Разница незначительная, если говорить о результате военной кампании, но чрезвычайно существенная, если вернуться к духовному смыслу войны, которая велась тогда на берегах Невы.