А ее отец... ее дорогой отец сдался. «Если ты испытываешь такие чувства, надо организовать подобающую церемонию. После этого вы сможете жить вместе».

Бракосочетание соответствовало положению, которое ее отец занимал в Бате; они отправились жить в маленький дом, расположенный в Ист-Бернхэме.

Сколько раз в последующие годы она вспоминала этот коттедж и то, как счастлива она была там! Гораздо более счастлива, чем в этом роскошном доме на улице Великой Королевы. Тогда не было долгов, она не знала, какой может быть жизнь с талантливым человеком. Пребывая в романтическом неведении, она верила, что ее ждет нескончаемая идиллия.

Но Ричард скоро заговорил о Лондоне — сначала с тоской. Этот город был его Меккой, центром литературной жизни. В Ист-Бернхэме отсутствовала интеллектуальная жизнь. Жить надо в Лондоне.

«Элизабет, любовь моя, а еще существуют деньги. Ты знаешь, что их необходимо зарабатывать». Лондонские улицы вымощены золотом. Великий город ждет Ричарда Бринсли Шеридана, только там его талант обретет признание.

Поэтому... прощай, домик, где она была так счастлива. На Очард-стрит она познакомилась с долгами и остроумными мужчинами, уводившими ее мужа от домашнего очага в клубы и игорные дома. В кофейни, где люди обсуждали события дня, читали памфлеты, посвященные знаменитостям, смеялись, разглядывая карикатуры. Здесь протекала настоящая жизнь — так говорил Ричард.

Он читал ей своих «Соперников». Она слушала как зачарованная, со стиснутыми руками, и называла его гением.

Он принял ее вердикт. Он знал о своей гениальности.

И люди признали его как драматурга. Они увидели «Соперников» и решили, что хотят посмотреть новые пьесы Шеридана. Успех пришел быстро, Еще не достигнув тридцатилетия, он стал самым популярным драматургом Лондона и управляющим «Друри-Лейн».

Но долги! Вечная нехватка денег! Почему чем больший успех выпадал на его долю, тем большими становились долги? Чем больше денег он зарабатывал, тем сильнее нуждался в них.

«Мы устраиваем слишком роскошные приемы, Ричард»,— убеждала его Элизабет.

«Слишком роскошные для Шериданов!»

«Мы не может принимать столько гостей, Ричард. Нам следует сказать им, что это нам не по средствам».

Он засмеялся, взял ее на руки и поднял высоко над головой.

«Теперь ты выглядишь, как ангел... смотрящий вниз на бедного слабого смертного. Как ангел мести! Моя дражайшая святая Цецилия, мы не можем занять наше законное место в обществе, не общаясь с высшим светом. Если мы будем сторониться богатых и знатных, то скоро окажемся на задворках».

«Тебя сделали знаменитым твои пьесы, а не знакомые».

Но он снова засмеялся и назвал Элизабет своим ангелом; она жила в разреженной атмосфере высоко над ним. Так высоко, что не видела оттуда жизнь простых смертных.

Счета продолжали приходить; три тысячи фунтов, составлявшие ее приданое и казавшиеся поначалу большой суммой, быстро иссякли; она так часто просила своего отца помочь им

выбраться из финансовых затруднений, что не могла заставить себя сделать это снова. Она стыдилась просить, потому что Ричард зарабатывал гораздо больше, чем ее отец, и ей было неудобно брать у него деньги. Когда она сказала об этом Ричарду, он засмеялся. «Важно не то, сколько человек зарабатывает, любовь моя. Важно то, сколько он тратит».

Как это верно... и как печально!

Они могли жить вполне комфортно. Она никогда не стремилась к роскоши... неоплаченной роскоши, постоянно служившей ей упреком. Если бы она сказала ему, что была более счастлива в маленьком домике в Ист-Бернхэме, он бы посмеялся над ней. Святая Цецилия! — так он называл ее. А также ангелом, чересчур хорошим для простого смертного мужчины.

Если бы он образумился... отказался от светских развлечений... удовлетворился простой жизнью и сочинением своих пьес... _ Но это было неосуществимой мечтой. Почему они полюбили друг друга? Почему не увидели несходства, различия в идеалах? Он был веселым, красивым, остроумным, блестящим — настоящим светским человеком. А она не нуждалась ни в чем, кроме музыки и его любви.

Вздохнув, она заиграла на клавесине.

«И все же я не хочу изменить его,— сказала себе Элизабет.— Словно это в моих силах! Если бы мне удалось это сделать, он перестал бы быть Ричардом Шериданом — тем Ричардом Шериданом, которого я люблю».

Шеридан не поехал в театр. В это время там не было актеров. Он велел кучеру отвезти его к дому миссис Мэри Робинсон, где Шеридана встретила служанка актрисы, миссис Армистед, поскольку ее приходящий дворецкий еще не заступил на службу.

Не отводя глаз от миссис Армистед, он проследовал за ней в маленькую гостиную, чтобы подождать там, пока она сообщит своей госпоже о его прибытии. Миссис Армистед была тихой, сдержанной женщиной, однако привлекала к себе внимание. Она обладала неброской красотой; в своем чистом, аккуратном форменном платье она не походила на служанку. Шеридан не раз замечал, что ее походка отличается необычайным изяществом. Внезапно он понял, что его внимание привлекло то достоинство, с которым она держалась.

Вскоре миссис Армистед вернулась, чтобы сообщить господину Шеридану о том, что его любовница сейчас выйдет к нему.

— Благодарю вас,— произнес Шеридан. Он собрался задержать женщину, но она, похоже, почувствовала это и покинула его с неторопливым достоинством.

Не делай глупостей, с усмешкой сказал себе Шеридан. Не стоит флиртовать со служанкой за спиной ее госпожи. Затем он забыл о служанке, потому что в комнате появилась Мэри. Ему пришлось признать, что, видя ее, он всякий раз невольно затаивал дыхание. Ее красота ослепляла, как солнечный свет после выхода из темноты. Мэри была поразительно красива. Она была не похожа на служанку, чья привлекательность обнаруживалась не сразу, а постепенно; красота Мэри бросалась в глаза, ее воздействие было немедленным.

Зная о том, какое впечатление она производит на людей, Мэри одевалась в соответствии со своей ролью. Сейчас она была в платье из розового атласа с модным кринолином, расшитым серебряными нитями. Ее слегка напудренные волосы падали свободными локонами. Восхитительные шея и бюст были доступны взору.

Шеридан округлил глаза, чтобы выразить изумление, которое она ожидала увидеть на лице каждого мужчины; взяв руку актрисы, он почтительно поцеловал ее.

Мэри улыбнулась; она была удовлетворена.

— Шерри, мой дорогой, дорогой друг.

— Мой ангел!

Он захотел обнять ее, но она подняла руку. Обретя известность, Мэри стала своенравной.

— Какая неожиданная радость — видеть тебя в такой час! Что будешь пить? Кофе? Шоколад? Чай? Вино?

Ничего, ответил он. Ему достаточно испить ее очарование.

Она засмеялась — тихо, утонченно. Мэри всегда страстно желала, чтобы с ней обращались, как с леди. Ей нравилось считать, что она принесла на сцену утонченность. Как хороший управляющий, он был готов ободрять актрису, обладавшую даром притягивать публику. Людям было достаточно лицезреть Мэри Робинсон вне зависимости от качества самой пьесы. Несомненно, она привлекала в «Друри-Лейн» также и знать. Ее поклонником был герцог Камберленд, хотя Мэри — проявляя, вероятно, мудрость — отклоняла все его предложения.