не значит – лучший. Вигнер наверняка лучше, Оппенгеймер и Теллер вряд ли уступят ему. Но я делаю больше, и говорю больше, и это тоже учитывается.

Ханс Бете, в письме матери

Шли месяцы; Оппи старательно держал эмоции при себе. Он здесь начальник, на него все смотрят. И когда он видел лицо Джин в облаках над холмом, в россыпи песчинок, заброшенных сквозняком на стол, в сновидениях, которые приходили почти каждую ночь, когда он ворочался и метался на постели, то не позволял никому увидеть свою печаль.

Дни складывались в недели, недели сливались в месяцы, его скорбь и, возможно, даже угрызения совести понемногу слабели, но он знал, что они описываются асимптотой и будут понемногу стихать, но никогда не исчезнут полностью. Итак, через пятнадцать месяцев после того, как Джин не стало, он трудился, и труд, несомненно, был лучшим из доступных ему средств. И сегодня он занимался тем, чем обычно: шел по коридорам лабораторного отдела, обнесенного собственной оградой; сюда не допускался никто из посторонних, даже военная полиция. Здесь всегда стоял негромкий шум: пыхтело какое-то оборудование, подвывали насосы, стрекотали пишущие машинки и гудели голоса с акцентами разных уголков двух континентов.

И один из голосов – глубокий, рокочущий – звучал громче остальных.

– Нет, я не ошибаюсь!

Акцент был венгерским, голос принадлежал Эдварду Теллеру и доносился из открытой двери его кабинета, находившегося поблизости.

Сделав еще несколько шагов, Оппи услышал Ханса Бете, говорившего мягким увещевательным тоном:

– Но ведь вы уже ошиблись, когда предсказывали, что в небе может вспыхнуть пожар.

В 1942 году Теллер предположил, что один-единственный взрыв бомбы с реакцией термоядерного синтеза или даже бомбы с реакцией ядерного деления может воспламенить весь водород в океанах и весь азот в атмосфере и уничтожить таким образом весь мир. После этого только-только начатые работы по созданию атомной бомбы чуть не свернули, но Бете доказал, что Теллер не учел эффект от охлаждения за счет радиоактивного излучения, который исключает возможность подобной катастрофы.

– Одна ошибка за три года! – воскликнул Теллер. – Эти расчеты верны.

До войны Теллер и Бете сотрудничали в разработке теории распространения ударной волны от снаряда, но Теллер злился на Оппи за то, что тот назначил главой теоретического отдела невозмутимого уроженца Страсбурга, а не его. Бете с готовностью смеялся над собой и другими, в то время как Теллер мрачнел и таил обиды.

Оппи практиковал, как кто-то выразился, «управление методом прогулки»: ходил по помещениям, чтобы видеть всех и все видели его, заглядывал в лаборатории и мастерские, проверяя, как идут дела. Так что ни Бете, ни Теллер не удивились, когда он перешагнул через порог. Теллер съежился в деревянном кресле, а Бете, который и без того был заметно выше ростом, стоял у стола, нависая над венгром.

– Но этого просто не может быть. Эдвард, разве вы не видите…

– Что случилось? – спросил Оппи, прислонившись к дверному косяку. Входя в любое помещение, он первым делом смотрел, что написано на грифельной доске. Теллер начертил у себя таблицу, озаглавленную «Идеи для оружия», в которой были столбцы «Выход» и «Способ доставки». В нижней строчке, рядом с обозначением самой большой мощности заряда, под шапкой «Способ доставки» было написано «Во дворе». Ах вот оно что: устройство такой мощности уничтожило бы всю жизнь на Земле, так что необходимости транспортировать его куда-либо перед использованием просто не было.

Серо-стальные глаза Теллера остановились на Оппи.

– Ханс думает, что я ошибся в расчетах реакции синтеза на Солнце, – сказал он таким ироническим тоном, каким прокомментировал бы какую-то совершенно очевидную глупость, например: «Ханс утверждает, что Земля плоская».

Оппи повернулся к Бете. Как-никак авторитетом по реакциям синтеза на Солнце считался именно Ханс, а не Эдвард. Бете проанализировал возможные реакции превращения водорода в гелий и занимался расчетами синтеза в углеродно-азотно-кислородном цикле, который, по его мнению, являлся основным источником производимой энергии.

– Но ведь это владения Бете, – осторожно заметил Оппи.

– Плевать! – рявкнул Теллер; его акцент сейчас был таким же заметным, как и его густые черные брови. – Я проверил всё, цифру за цифрой. Мои уравнения абсолютно верны.

Оппи почувствовал прилив раздражения. С самого начала работ Теллер настаивал на том, что они зря сосредоточились на реакции деления как основе боеприпаса. В Беркли почти три года назад, в июле 1942 года, на самом первом собрании группы, которой Оппи дал недвусмысленное название «Светила», Роберт начал свой разговор с учеными с описания разрушений, причиненных самым мощным на тот день взрывом, который произвели люди: катастрофы 1917 года в Галифаксе, когда норвежское судно на выходе из порта врезалось во французский транспорт, груженный взрывчаткой. В результате взрыва, соответствовавшего по мощности 2900 тоннам тринитротолуола, погибли 2000 и получили ранения 9000 человек. Боеприпас, который они намереваются создать, сказал тогда Оппи, должен быть в два, а то и в три раза мощнее, столь ужасным, чтобы Гитлер тут же сдался, как только разрушительный потенциал нового оружия будет продемонстрирован (если, конечно, нацисты не успеют построить эту адскую штуку раньше).

Но Теллеру это показалось недостаточным. Он встал перед всеми остальными, сидевшими неровным кругом на складных стульях в зале на верхнем этаже Леконт-холла, и заявил: «Бомба на принципе деления, безусловно, возможна. Сделать ее очень даже нетрудно. В этой области есть куда более интересные проблемы».

Оппи вспомнил, как откинулся на спинку стула и, чтобы успокоиться, глубоко вдохнул свежего летнего воздуха, вливавшегося в открытую дверь балкона. Он собрал всех этих людей в Калифорнии, чтобы обменяться мыслями, но его затея вылилась в нечто наподобие выпаса стада нешрёдингерских кошек; чтобы заставить эти всеобъемлющие умы сосредоточиться на чем-то одном, требовалось приложить массу усилий и хитростей. «Например?» – спросил он.

«Об этом писал Энрико Ферми, – ответил Теллер. – Тривиальный боеприпас на принципе деления можно использовать для того, чтобы поджечь дейтерий и создать бомбу, в которой будет осуществляться реакция синтеза. Я кое-что посчитал. – Он ткнул пальцем в бумаги, лежавшие перед ним. – Если с помощью бомбы деления воспламенить двадцать шесть фунтов тяжелого жидкого водорода, взрыв синтеза будет соответствовать миллионам тонн ТНТ».

«Миллионам…» – негромко прошепелявил Боб Сербер.

«Совершенно верно, – ответил Теллер. – Забудьте о всякой ерунде вроде повторения Галифакской катастрофы. Это мелочь. Задумайтесь о Тунгусской загадке!»

В 1908 году в почти необитаемой части Центральной Сибири произошел загадочный взрыв, в результате которого лес оказался повален на территории в полмиллиона акров[17]. Первую научную экспедицию русские смогли выслать туда лишь через двадцать лет. Она не обнаружила никакого кратера от взрыва или столкновения и поэтому сделала вывод, что, вероятнее всего, падавший метеорит или комета взорвались, немного не долетев