Он горестно покачал головой. Затем, будто показывая, что есть и другие столь же серьезные дела, обсудить которые настоятельно необходимо, Гриффин медленно поднял брови.

– Однако Майкл прав. Пора задуматься о своей ответственности и о том, каким образом справиться с ситуацией. Не думаю, что у нас есть выбор: последний фильм Мэри Маргарет должен как можно скорее выйти в прокат. Когда в проект вложено сто миллионов долларов, нельзя сидеть и ждать, чем закончится судебный процесс. – Помолчав, он задумчиво посмотрел на меня: – Мы в крайне неловком положении. Майкл и я… Все, кто работает на студии, разделяют нашу позицию. Нелегко разобраться, как теперь быть, и пока мы определенно действовали не лучшим образом. Нет сомнения: вы должны сделать все возможное для защиты Стэнли. Господи! Стэнли – мой лучший друг, и, если бы не он, «Блу зефир» не существовала бы вовсе. В этом-то и дело! Стэнли Рот и «Блу зефир» – одно целое. Мы хотим сделать все, чтобы защитить Стэнли Рота и студию.

Лицо Гриффина приняло суровое выражение, он поджал губы, а глаза превратились в узкие щелочки. Уирлинг кивнул в знак согласия. Впрочем, как мне показалось, у него имелись иные соображения.

– Студия окажет любую посильную помощь, – продолжал Гриффин. – Поможем всем, чем только можно. Я не уверен, могу ли просить об ответной услуге. В случае если обнаружится нечто предосудительное – я имею в виду информацию о Мэри Маргарет, – не могли бы вы сначала сообщить об этом нам? Это поможет выстроить наши действия.

Склонившись над столом, я рисовал вилкой круги на скатерти.

– Завтра утром мистер Рот предстанет перед судьей, и, после того как мы заявим о его полной невиновности, я предложу внести залог, – сказал я, продолжая наблюдать за блестящей вилкой. Положив ее, я обвел глазами сидевших вокруг стола гостей, встретив взгляд одного Льюиса Гриффина. – Дело в том, что Рот обвиняется в убийстве, и я не уверен, что залог будет принят. В случае неудачи Стэнли Рот останется в тюрьме, в полной изоляции до окончания процесса. Если так случится, – спросил я, – кто возглавит «Блу зефир»?

– Мы с Льюисом будем вместе руководить студией, – быстро ответил Уирлинг.

Мне на секунду показалось, что Гриффин не согласится или по крайней мере определит функции, которые помогут установить его непререкаемый авторитет, не оскорбляя при этом чувства других людей. Впрочем, если Гриффин и собирался сказать нечто подобное, то передумал.

– Стэнли возглавляет студию, и мы едины во всем, – дипломатично сказал Гриффин. – Мне кажется, вы не правы… Я очень надеюсь, что вы ошибаетесь в прогнозе на завтра. Не представляю, как судья может оставить Стэнли в тюрьме. А ты, Майкл?

Уирлинг насторожился.

– Известно, кто назначен вести процесс? – тревожно спросил он.

– Это не имеет значения, – ответил я.

Уирлинг посмотрел в мою сторону – словно я чего-то не знал, а он не собирался мне объяснять.

– Возможно, – тихо произнес он.

Было нечто странное в судье Рудольфе Хонигмане. Даже не внешность – хотя он действительно выглядел не вполне обычно. Странными были неодинаковые по цвету глаза, один из которых казался серым, а другой – голубым. На лице судьи доминировал огромный нос, заметно смещенный вправо. Впрочем, несмотря на асимметрию, внешность судьи соответствовала типу седоватого и высоколобого шестидесятилетнего человека – известного, знающего и уверенного в себе.

Нет, странной казалась не его внешность, а чересчур торопливые движения. Казалось, судья силой тащил себя в зал заседаний.

В суде ждали первого появления Стэнли Рота. Рот был знаменит, и его всегда узнавали – так же как любую голливудскую звезду. Помещение, назначенное для судебного заседания, находилось в осаде. Вокруг здания стояли машины с телевизионной аппаратурой и спутниковыми тарелками, везде сновали репортеры – не только со всей страны, но и со всего света, борясь друг с другом за место, с которого они могли бы наблюдать за предъявлением обвинения в убийстве.

Осаждая тесно расставленные деревянные скамьи, с журналистами сражались наиболее именитые представители киноиндустрии. В зале суда не часто разыгрывались такие сцены. Тем не менее торопившийся пройти на свое место Рудольф Хонигман не поднимал головы.

Усевшись наконец в черное кожаное кресло, Хонигман как будто ощутил себя в безопасности, после чего заботливо разложил папки и документы так, чтобы все бумаги были под рукой. Закончив, остановился, выжидая. Потом обвел взглядом зал, как мне показалось, лишь для того, чтобы обратить внимание на даму – заместителя окружного прокурора, сидевшую за столом справа от меня. Судья попытался улыбнуться, но улыбка тут же превратилась в неловкую, болезненную гримасу.

Казалось, достопочтенный Рудольф Дж. Хонигман, заменивший лет двадцать просидевшего на этом месте бывалого судью, страдал от грозившей развалить дело боязни судебного заседания. Попытавшись сказать, что пора начинать слушания, Хонигман едва смог выдавить два слова. Голос судьи дрогнул, он опустил глаза и закашлялся.

– Будьте любезны огласить дело, – глухим голосом распорядился он.

Обескураженная манерами Хонигмана, заместитель окружного прокурора недоуменно посмотрела на судью, соображая, насколько скрупулезным будет его отношение к процессу.

– Огласите дело, прошу вас, – настойчивым жестким тоном повторил Хонигман, не оставляя сомнений в последствиях, которые неминуемо наступят, стоит промедлить еще секунду.

– Народ штата Калифорния против Стэнли Рота, – громко произнесла Анабелла Ван Ротен, открывая лежавшую перед ней папку с документами. – Обвинение в убийстве первой степени.

Заместитель прокурора – высокая и худощавая, с широкими плечами – изо всех сил старалась держаться прямо. Иногда забывая об этом или расслабившись, она сутулилась, тут же опуская плечи. Анабелла Ван Ротен явно принадлежала к типу людей, обладающих сильной внутренней энергетикой. Когда она говорила, большие черные глаза вспыхивали искрами интереса, а крупный рот мог изобразить и обворожительную улыбку, и гримасу холодного презрения. Руки находились в движении – непрерывном и не лишенном своеобразной грации. Не зная, что еще сказать, она бурно жестикулировала.

Родинка на подбородке Анабеллы придавала чувственный оттенок злости, с которой заместитель окружного прокурора отстаивала решение оставить Стэнли Рота в тюрьме до окончания процесса. Казалось, ей нравилось выступать на публике.

– Ваша честь, это истинно жестокое преступление, – сказала Анабелла Ван Ротен, поворачиваясь спиной к судье и обращая взор к залу. – Молодую женщину, женщину, известную во всем мире, женщину, не только сделавшую огромный вклад в киноиндустрию, но многое отдавшую обществу, в котором она жила, – эту женщину убили в ее собственном доме с особой жестокостью. – С усталой улыбкой Анабелла Ван Ротен смиренно оглянулась на Рудольфа Хонигмана, без всякого выражения на лице восседавшего на своем месте. – Ваша честь, Мэри Маргарет Флендерс убили дома, убили в том единственном месте, где человек должен чувствовать себя в безопасности. Ваша честь, как покажут улики, убийство совершил тот, которому следовало доверять больше, чем кому бы то ни было. Стэнли Рот был ее мужем, и он совершил убийство вместо того, чтобы защитить. Ваша честь, вместо защиты…