— А ведь и ты мог найти себе чудесную жену, — улыбнулся Драммонд. — И, уверен, много рассказать людям интересного о себе и о них в своих книгах, если бы не писал детективные головоломки. Нет. Не поэтому я нашел смысл жизни. Он возникает, как мне кажется, из того простого факта, что человек просыпается утром и говорит себе: «Хочу жить. Я себе необходим. То, что со мной происходит, интересует меня, и я намерен изо всех сил влиять на свою судьбу». Со мной это случилось, когда я уже женился и завоевал какое-никакое имя в науке. Однажды я проснулся именно с таким чувством — словно перестал читать длинную, мучительную книгу, которая описывала мои прошлые мысли, и взял в руки другую, более веселую, почти детскую. И сейчас я счастлив настолько, насколько взрослый человек вообще может быть счастливым. Поверь мне, я хочу жить сто лет и каждый год из них наполнить содержанием. Мне кажется, что человек может сделать очень много хорошего для себя и других, если он этого хочет. А я хочу!

Джо Алекс смотрел на него с нескрываемым удовольствием.

— Я очень рад! — искренне сказал он. — Завидую тебе, но действительно очень рад. Верю, что ты будешь долго, очень долго счастлив, как можно дольше. — И, словно устыдившись такого внезапного прилива дружеских чувств, поднялся. Драммонд тоже встал.

— Интересно, — сказал он после долгого молчания, — Паркер тоже через это прошел?

— Не знаю, — Алекс пожал плечами. — Он на восемь лет старше меня. Был уже взрослым, когда мы познакомились. Мне — девятнадцать, а тебе, кажется, двадцать два. — Драммонд кивнул, подтверждая его слова. — Он был старше, — продолжал Алекс, — и работал уже тогда в Скотленд-Ярде. И в армию пришел чуть ли не переводом со службы. Лучшее доказательство тому — то, что, пока не кончилась война, мы не знали, где он работал до 1939 года. Видно, у таких людей, как он, которые постоянно имеют дело с худшими сторонами человеческой психики, которые вынуждены решать, как и почему кто-то совершил то или иное преступление, вырабатывается инстинкт, похожий на инстинкт гончей собаки, но многократно усиленный человеческим интеллектом. Я сам иногда его в себе ощущаю, когда пишу и стараюсь вместе со своим фиктивным детективом выявить и поймать преступника. Бен говорил мне, что испытывает подобное ощущение, и оно накладывается на каждодневные мысли и поступки, диктуя одну-единственную задачу: поймать преступника… — Алекс замолчал. — Видел его недавно, — добавил он. — Точнее говоря, не далее как вчера. Были с ним в театре и вместе восхищались твоей женой. Она играла потрясающе.

— А… — Драммонд заколебался, — а говорили обо мне?

— Да. Он сказал мне, что виделся с тобой и обеспокоен анонимным письмом, которое пришло в Скотленд-Ярд. Кстати, сказал, что показывал тебе это письмо.

— А! — Айон махнул рукой. — Явная чушь! Бен явился ко мне переодетый, совсем как детектив из книги. Сначала вышел на старого Мэлэчи, который его помнит со времени того нашего отпуска пятнадцать лет назад. Потом поручил ему пойти ко мне и вызвать меня так, чтобы никто не видел. Старик сделал все, как тот ему велел, и вел себя так, что позже, вспоминая, я не мог удержаться от смеха. Но тогда даже встревожился. Встретился с ним в домике садовника, в том самом, куда наши рыбаки пошли коптить рыбу или шпиговать ее… не знаю, что там Мэлэчи делает, чтобы ее законсервировать… Я вначале не узнал Бена. Выглядел, как бродяга, — заросший, в рваной куртке и грязной тенниске. Мы побеседовали. Конечно же, он не согласился пообедать в доме и сразу после разговора исчез. Только попросил меня показать письмо Спарроу. Кстати, он разговаривал с ним по моей просьбе. Очень просил, чтобы мы сохранили все в тайне… ну, письмо, конечно. Однако ни я, ни Спарроу не видим причин, чтобы не рассказать обо всем Люси, Саре и Филипу, которому при всем при том тоже может угрожать какая-то опасность, если абсурдное письмо содержит хотя бы крупицу правды. Просил разрешить поселиться в служебной комнате дома одному из его людей — на всякий случай, чтобы быть под рукой в случае необходимости. Разумеется, я не согласился. Во-первых, не хочу жить вместе с полицейским, который за мной следит, а во-вторых, само присутствие этого человека создало бы нервозную обстановку, которая отрицательно повлияла бы на нашу работу. Я согласился только, чтобы два молодых человека поставили палатку на моей земле сразу за воротами. Они занимаются ловлей бабочек, но Паркер заверил меня, что на самом деле днем и ночью охраняют поместье и контролируют пристань на случай угрозы с моря… — Он весело рассмеялся. — Я боялся, что он посадит на какое-нибудь дерево полицейского, переодетого дятлом, и тот без перерыва будет долбить в целях маскировки. Поэтому нас сейчас охраняют, как звезд гарема. Ночью Мэлэчи выпускает двух огромных волкодавов. Собаки бегают по парку, и я не хотел бы быть на месте того любопытного, который с ними встретится. Их, обученных самим стариком, невозможно даже отравить, так как они едят лишь то, что дает им садовник. Кроме того, Бен приедет сюда на пару дней. На это я, естественно, согласился с большой охотой, потому что, несмотря на работу в полиции, он кроме тебя один из самых близких мне людей, хотя видимся мы крайне редко. Думаю, что здесь Бен наконец вздохнет с облегчением. — Он снова рассмеялся. — А знаешь, он посоветовал мне повнимательней приглядеться к Гастингсу! Или они там воображают, что ученый мирового уровня может подсыпать цианистый калий в кофе своему коллеге? Но дело не только в этом. Я был поражен, когда убедился, сколько Бен знает обо мне и моих исследованиях. О Спарроу, которого никогда в жизни не видел, говорил как о старом знакомом. Вообще-то… — здесь его улыбка стала немного злорадной, — если речь пошла о Гастингсе, он мог меня и не предостерегать. У нас выработалась привычка закрывать на ключ ту часть дома, где находится лаборатория. К ней лишь одна дорога — через мой кабинет. Ключ к кабинету сделан специально по заказу и в единственном экземпляре. Мы передаем его друг другу, а ночью он хранится у меня в комнате. Кроме того, в кабинете есть хороший огнеупорный сейф. Все, что могло бы заинтересовать непрошеных гостей, находится в нем, а ключ только у нас двоих — у меня и Спарроу. Даже Филип не имеет к нему непосредственного доступа. Окна всего этажа зарешечены уже сто лет, а часть лаборатории оснащена сигнализацией. Как видишь, исследования проходят в