Серафима Гавриловна вышла из ванной раскрасневшаяся, подобревшая.

— Фу, будто сто пудов с себя скинула! Даже аппетит разгулялся.

— Садись, кушай, — сказал ей муж, — а я пойду тоже ополоснусь.

И они поменялись местами.

Да, аппетит у Серафимы Гавриловны был отменный. Она умолотила две глубокие миски щей, полкурицы (больше я не выставила) с гречневой кашей и запила всё это остатками козьего молока с булочками.

— Ты что ли это готовила? — спросила баба, отдуваясь.

— Я.

— Ну, в общем-то, ничего, — оценила она мои кулинарные способности.

— Спасибо, — скромно потупилась я.

— Будет время, я тебя подучу, — пообещала мне опытная кухарка.

Вдруг из прихожей раздался голос рассерженного Даньки:

— Кто это тут мне падла… жил?

А мы и не слышали, как он открыл дверь и вошёл.

Я выглянула в коридор. На пороге стоял наш мальчик со скривленной рожицей и что-то рассматривал на ладошке.

— Что такое? — заволновалась я.

— Да вот за тапочками нашёл, думал кто-то рассыпал драже в шоколаде. Обдул одну и раскусил. А оно… несъедобное! — Он брезгливо поморщился и высунул язык.

— Так это же, — меня душил смех, — козьи какашки! К нам гости приехали с козой.

— Фу! — Данька стряхнул с руки чёрно-жёлтый комочек и метнулся в ванную. Но она была занята дедом. Он тогда заскочил в кухню.

— Здравствуйте, баба Фима, — мрачно поздоровался с гостьей мальчуган, будто это именно она засунула ему в рот ту злополучную кругляшку.

— Здравствуй, Даниил. Что не весел?

— Есть хочу, — сказал тот, с усердием растирая ладошки под струёй воды.

Это чувство было, видимо, очень близким и родным для Серафимы Гавриловны, потому что она сразу засуетилась.

— Бедный мальчик! Евстолья, корми его.

Вскоре истерзанный голодом бедный мальчик довольно сопел над тарелкой.

— А мы тебе, Даниил, привезли очень ценный и нужный подарок, — гордо произнесла баба Фима.

— Музыкальный центр?! — радостно подскочил Данька.

— Нет, это всё не то. Сейчас принесу.

Она сходила к себе в комнату и вручила растерянному мальчишке… тоненькую потрёпанную книжечку.

— Вот. «Взросление мальчика. Анатомия и физиология подросткового периода». Нашему Сенечке в своё время очень помогла.

— А-а! — разочаровано протянул подросток. — Тычинки-пестики. Мы это уже проходили.

— Какие тычинки? — оторопела блюстительница полового воспитания.

— Знаем уже, что детей не аисты приносят. Кстати, вы знаете, как АИСТ расшифровывается?

— А разве он расшифровывается?

— Да. Аэро Извозчик Сексуального Творения.

На растерянную пожилую женщину больно было смотреть.

— Современные дети поражают меня, — как бы оправдываясь, пожаловалась она. — Они такие ранние и быстрые. Да за мной Спиридон Афанасьевич два года ухаживал! — выдала она самый веский аргумент как неопровержимое доказательство своей целомудренной и порядочной молодости.

— Вы так долго болели? — поинтересовался сердобольный мальчик.

— Почему — болела? — Простые детские вопросы ставили её в тупик.

— Ну, ухаживают ведь за тяжёло больными.

— Он ухаживал за мной как за дамой! И мы о сексе не то, что не помышляли, но даже и не знали, что это такое!

Данька счел за разумное не реагировать на эту провокационную реплику, и просто молча доел свой обед.

— Спасибо, Столичка. Пойду, положу свой животик на диванчик.

А в дверях позвал меня:

— Иди, что-то скажу.

Я вышла к нему.

— Слышишь, Столик, не говори Тоньке, как я лоханулся с этими кругляшками-какашками. Ну, хочешь, я в квартире уберу?

— Хорошо, договорились, — улыбнулась я.

А Тося среагировала на гостей неожиданно радостно.

— Классно! — сказала она. — Теперь у нас целый месяц будет культурно-развлекательная программа!

— Какая ещё развлекательная программа? — насторожилась Серафима Гавриловна.

— Как какая? Ведь вы же приехали Москву посмотреть? Когда к нам из провинции гости приезжали, мы их всегда по театрам водили, в цирк, в зоопарк!

— Некогда нам по зоопаркам расхаживать, — отрезала провинциалка, — у нас своя программа.

А вот у нашей молодой пары появление гостей особого восторга не вызвало. Наверное, они уже имели опыт общения с ними. Да и после работы, после всей этой людской суеты хочется спрятаться в своём уютном тихом мирке, чтобы никто тебе не мешал. А тут ещё эта коза! На что у нас Шурупчик спокойная, но и та высказалась:

— Это уже засилье козьей мафии! Как она там называется?

— «Козьи ноздри»! — подсказал всезнающий Данька.

— Во-во. Да и где теперь бельё сушить? Говорят, козы всеядные. Ты хочешь, Ладик, чтоб она съела твою чистую любимую рубашку?

— Не хочу! — сразу отреагировал муж.

— Значит, будешь ходить в грязной!

Естественно, эти разговоры из-за деликатности проходили не в присутствии гостей. И Влад только при нас выдал свой очередной опус:

— Я с собой козу привезу.

Будем вместе мыться в тазу.

Надо сказать, что он склонен у нас к стихоплётству. Ни о какой высокой поэзии речь не идёт, просто, это — попытка зарифмовать своё ироническое отношение к жизни. «Каламбурчики» — ласково называет сочинитель свои творения.

Как-то Данька, желая тоже не отстать от брата, с восторгом и гордостью продекламировал ему:

— Я утром псу поесть несу:

И косточки, и колбасу!

— Ничего, — вяло отреагировал признанный авторитет.

— Нет, — не согласился с таким отзывом ущемлённый автор, — ты только послушай:

— Я утром псу поесть несу:

И косточки, и колбасу!

Влад в знак одобрения кивнул головой. Но непризнанному гению необходима была более бурная реакция.

— Нет, ну ты вдумайся:

— Я утром псу поесть несу…

Старший брат пытался уйти от поэтического давления, но не тут-то было. Вошедшее в раж юное дарование продолжало его доставать.

— Я утром псу…

— Я утром…

Наконец Влад не выдержал:

— Я утром собаке

Дал палкой по «сраке»!