Так продолжалось отрицание, которое еще больше забаррикадирует ее сердце от ее души. Миг примирения противоположностей миновал. Послышался стук колес, хрипение лошадей, налегающих на постромки. Маркиз приехал, а цветы еще не поставлены. Внизу лестницы появилось розовое лицо Кары.

Со своего места Кара увидела в вышине чарующе прелестную женщину с руками, полными цветов. Глаза, когда они опустились к ней, ни на йоту не пригасили впечатления чего-то безупречного, сочетания печали и власти над собой. А солнечные лучи, бьющие сквозь стеклянный купол, очертили ее фигуру ореолом предвечернего света. И тут богиня сказала ей:

– Маркиз приехал, проверь, готова ли его комната.

Возьми, – она протянула цветы, – мы найдем для них время попозже.

Кара послушно взбежала по лестнице, чтобы взять цветы. Когда она вновь взглянула на свою госпожу, ее лицо было спрятано, затемнено избытком света позади нее, его укрывала тень. Непостижимое – еще один лик богини. Она повернулась с цветами, чтобы снова сбежать вниз.

– Кара, – сказала ее госпожа, – о другом мы поговорим позднее. Придешь ко мне в спальню после вечерних молитв.

Кара испуганно покраснела.

– Да, ваша светлость, – сказала она и бессмысленно добавила: – Благодарю вас.

Когда Кара ушла, герцогиня повернулась к оконцу над диванчиком, чтобы взглянуть на двор перед крыльцом. Она ждала увидеть груды багажа и хлопочущих измученных слуг, которые всю дорогу цеплялись за раскачивающуюся крышу кареты или сидели форейторами на лошадях, скорчившись от взлетающих камешков и комьев грязи. Порой по приезде они проделывали с багажом всякие непотребства, особенно если думали, что на них никто не смотрит.

Однако за окном подобной суеты она не увидела. И тут же вспомнила. Маркиз редко путешествовал с такой свитой. Для достижения политических целей он предпочитал ездить быстро и налегке. Иногда при всех своих богатствах он, чтобы не терять времени, заимствовал чужой плащ. Следовательно, он уже на нее нацелился. В ней что-то заволоклось тучами: он был опасным человеком и требовал особого обращения. Он будет искать ее, тщательно обыскивать дом и пощадит разве только ее спальню. А может быть, и нет. Она вспомнила, что он обходится почти без сна. Значит, отдых, уединенность, тихий мир – все, столь необходимое для ее духа, для него лишь иллюзии. Возможность сравнения ее заинтересовала.

Затем ее обожгла настоятельная мысль о непосредственной близости маркиза. Божье проклятие на всех мужчин, подумала она, за их потребность в насилии, за их громкие голоса и незрелость, за их болтающие языки и за их неутомимую похоть.

Слово «похоть» показало ей, что ее рассудок обернулся против нее. Она быстро пошла по коридору. Первоочередной ее целью было встретиться с Дениа в нейтральном месте. Гостиная в блеске солнечного света поможет ей встретить одного из самых хищных мужчин империи. Она будет читать книгу, и ее молчание и спокойствие хотя бы создадут иллюзию безмятежности, пусть ее внутренний мир и затемнился при мысли о парировании хитрых ухищрений маркиза.

Но задуманной передышке сбыться было не суждено. Лакей только-только открыл перед ней дверь, она потратила всего секунды, созерцая свет, играющий на симметрии полок и на статуэтках, и уже раздался перестук мощных каблуков маркиза. Позади нее скрипнула распахиваемая дверь, и когда она обернулась, возможно, с одной из самых прекрасных улыбок в империи, в комнате уже обреталась смуглая физичность маркиза. Он уже завладел ее рукой, уже пометил изящные пальцы бессовестными губами, отвесил надлежащий поклон и все это время каким-то хитрым манером не спускал с нее глаз.

– Вы неизменно прекрасны, – прожурчал он и шершаво погладил ее руку. Это бесстрастное прикосновение показалось ей странным. Она улыбнулась и отняла пальцы.

– Добро пожаловать, ваша светлость, – начала она, отходя к одному из диванов, – комната для вас приготовлена. Возможно…

– Государственное дело – вот причина моего визита, – перебил он. – Вы должны извинить меня, если мои манеры принесены в жертву неотложности.

Избавив себя от необходимости соблюдать деликатность, он раскинулся на диване и посмотрел на герцогиню с улыбчатым благодушием.

Герцогиня все еще стояла, поражаясь его неучтивости. Затем грациозно села напротив и присоединилась к нему в молчании, которое сначала было вежливым, а затем превратилось в поединок характеров. Благодушный взгляд маркиза ни на секунду не отрывался от ее лица. И с каждой секундой выражение этого взгляда из попытки обрести общий язык все больше превращалось в надменную усмешку завоевателя. Однако герцогиня, окруженная лучшими умами всех веков в переплетах бережно хранимых книг, и статуями, и античными статуэтками, выдерживала его взгляд с невозмутимостью, готовой позаботиться обо всех его нуждах. То есть если это были нужды человека благородного.

Маркиз, подчеркнув, что его молчание было издевкой над учтивостью, прищелкнул языком, звук крайне неуместный среди этой утонченности.

Герцогиня осведомилась:

– Вы не желали бы подкрепиться после пути, или…

И снова он ее перебил:

– Ваши сады, пожалуй, лучшие во всей Испании. (Слово «пожалуй» он произнес с неподдельным взвешиванием их достоинств). Я возьму их за образец для моего дворца.

Она поняла, что он нарочно сказал «дворец», чтобы напомнить про свое возвышение.

Внезапно он вскочил и принялся мерить гостиную шагами. Она без малейшего юмора отметила, что его внушительный обхват обеспечивает надежный баланс широко шагающим ногам.

– А эта комната… – он снова прищелкнул языком, – хранит невинную чистоту высокого ума.

Он уставил на нее обсидиановые глаза. Коварные. Герцогиня, гордившаяся интуицией, которая одарила комнату ее изысканной прелестью, посмотрела вокруг и, чтобы почерпнуть новые силы, улыбнулась глубине света и благородному обществу статуй.

– Мой муж, – сказала она голосом даже более ровным, чем она надеялась, – собрал много прекрасных произведений искусства.

– Ваш муж, – сказал маркиз и умолк, глядя на статуэтку юного Диониса. Она поняла, что маркиз играет с формальностями светской беседы. Безапелляционные утверждения, внезапные паузы. Быть может, подумала она, он подбирает слова, которые причинят наибольший вред или же сложатся в наилучшую лесть. Его аморальность, знала она, делает его равно способным и на то, и на другое.

Внезапно он поглядел на нее, будто отгадав, что безупречная любезность прячет совсем другие ее мысли.

– Ваш муж, – сказал он, – сделал для империи очень много. – Он внезапно опустился на диван. – Вся эта добыча – лишь самое малое вознаграждение за его службу.

Ошеломленная таким предположением герцогиня скачала поспешно:

– Он был непричастен к грабежам. Подобное было запрещено императором. Все, что вы тут видите, принадлежало моему мужу законно.

Маркиз улыбнулся, словно снисходительно извиняя порок.