— Не по моей это воле, — Ранд усмехнулся. — Знаешь, бывает: хочешь всего лишь открыть кран пивной бочки, а вместо этого вырываешь его с корнем. Но это… переполняет меня! Я должен направить его куда-нибудь, иначе он меня выжжет, но все вокруг… Я вовсе этого не хотел, поверь!..

Перрин молча кивнул. Что толку снова твердить маленькому Дракону, чтобы он больше так не играл? Он виноват в своем преступлении не более, чем виновен в содеянном я.

— Хватает тех, кто хочет, чтоб ты был мертв — да и мы заодно погибли. Так что незачем работать за них и на них. — Ранд был точно глухой. — Пора возвращаться в лагерь, — продолжал Перрин. — Скоро стемнеет, и не знаю, как ты, а я проголодался.

— Что? А… Ступай, Перрин, ступай. Я тоже скоро уйду отсюда. Но сейчас мне надо побыть здесь одному. Совсем недолго.

Постояв с минуту, Перрин без удовольствия двинулся к проходу меж скал. Однако Ранд вновь начал говорить, и ему пришлось остановиться.

— Тебе ночью что-нибудь снится? Хорошие сны видишь?

— Случается, — отвечал Перрин сдержанно. — Но стоит проснуться — и от снов не остается следов.

Он не лгал: воин умел держать свои сны под стражей.

— Сны своего места не покидают, — молвил Ранд едва слышно, но Перрин услышал. — Может статься, они-то и говорят нам самое главное. И не обманывают нас. — Он умолк.

— Ужин стынет, — проворчал Перрин, но Ранд не заметил. Он был тих и задумчив.

Решительно повернувшись к нему спиной, Перрин оставил друга одного.

От входа в расщелину до самого верха по скале простиралась тень, так как бурление глубин опрокинуло одну из вершин. Перин решил не торопиться, спускаясь по тропе, и пристально вгляделся в рожденную землетрясением черноту. Гранитный свод оставался нерушим. Но в тот же миг снова, сильнее, чем раньше, в затылок ему вонзился зуд. Нет, только не сейчас, спали меня Свет! Нет! Зуденье ускользнуло.

Проникнув сквозь трещину и очутившись над лагерем, Перрин увидел долину, покрытую странными закатными тенями. На юношу не отрываясь глядела Морейн, словно ожидая его у порога своих хором. Перрин встал как вкопанный. Стройная женщина, темноволосая и как раз ему по плечо. А главное, удивительно миловидная. И как у всех Айз Седай, что время от времени обращались к Единой Силе, возраст по ее облику определить было нельзя. Темные глаза Морейн отливали мудростью уже не девичьей, но морщин на нежных щеках ее не было. Странным казалось измятое и пропыленное платье женщины, шитое из темно-голубого шелка, а из прически Морейн, обычно причудливо уложенной, выбивались пряди волос. Лицо Айз Седай украшало пятно грязи.

Перрин смутился и опустил голову. Из всех в лагере лишь Морейн и Лан знали о тайне Перрина, и ему совсем не по душе было понимающее выражение ее лица, когда она глядела ему в глаза. В его желтые глаза. Когда-нибудь, быть может, он бы спросил ее, собравшись с духом: а что уж такое важное вы изволите знать обо мне, леди? Любая из Айз Седай должна знать куда больше сельского юноши. Но не время сейчас для любопытства! А что, если час для расспросов так и не грянет?

— Ранд не хотел… То есть он не бури добивался… Все как-то так вышло, само случилось…

— Само случилось, — повторила Морейн свинцовым голоском, вскинула голову и вновь скрылась в своем дворце-скиту. Чуть громче захлопнув за собой дверь, чем закрывала ее обычно.

Перрин перевел дух и поспешил вниз, где на кострах уже кашеварили солдаты. Про себя отметив, что уж завтра-то с самого утра, если не нынче же вечером, Ранд снова поцапается с Айз Седай.

По склонам горной чаши лежало с полдюжины древесных стволов, с корнем вырванных из земных глубин недавней напастью. Колея щебня, перемешанного с рытой почвой, тянулась к берегу ручья, где теперь разлегся валунище, скатившийся по краю холма. На другом берегу потока одна из хижин от подземных толчков развалилась, и сейчас вокруг нее собрались шайнарцы, пытаясь восстановить жилище. Среди них Перрин заприметил Лойала. Огир шутя вздымал себе на плечо бревнышко, нести которое по силам было лишь четверым шайнарцам. Уно ругался так, что рев его оглушал всех в долине.

Мин, чем-то расстроенная и недовольная, стоя у очага, помешивала ложкой в котле. На щеке у нее алела ссадина, по воздуху плыл едва уловимый ароматец подгорелого мяса.

— Ненавижу всякую готовку! — объявила девушка, брезгливо заглянув в котел. — И не кати на меня бочку, если еда не придется тебе по вкусу! Этой выходкой Ранд выплеснул из моего котла добрую половину варева! И вообще, кто дал ему право швырять нас всех из стороны в сторону, точно мы мешки из-под риса? — Она тронула себя пониже талии и поморщилась от боли. — Пусть он только попадется мне в руки! Так залеплю — век не забудет! — Мин взмахнула деревянной поварешкой у Перрина перед носом, как будто уже тренируясь перед главной битвой с Рандом.

— Пострадал кто-нибудь? — спросил он ворчливо.

— Попробуй-ка сосчитать все наши ссадины да синяки! — Мин усмехнулась. — Сначала-то все растерялись, как дети, когда нас разбросало кого куда. А потом, когда узрели, что на нору Ранда воззрилась наша дорогая Морейн, сразу ясно стало: его баловство, чье же еще! Если уж Дракону приспичило сбросить нам прямо на голову вершину скалы, значит, у него есть достойные причины для этого, ибо он не кто попало, а самый что ни на есть Дракон. Ему можно и шкуры с них посдирать, и приказать им на собственных косточках лихо отплясывать — они Дракону только в пояс поклонятся и заплачут от радости, а не от боли. Да здравствует Дракон! — она хмыкнула и брякнула по котлу ложкой.

Перрин же взглянул туда, где стояла избушка Морейн. Если бы что-то случилось с Леей, если бы она погибла, Айз Седай не смогла бы вернуться в дом горя так запросто. Помпезная хижина правительницы оставалась окутанной чувством ожидания. Как ни крути, а такой беды не было!

— А может, уйти тебе отсюда, Мин? С утра и пустилась бы своим путем. Я дам тебе немного серебра, а Морейн поможет пересечь горный перевал вместе с караваном купцов из Гэалдана. И опомниться не успеешь, как уже возвратишься в Байрлон!..

Она взглянула на Перрина столь презрительно, что ему пришлось призадуматься, не хватил ли он через край.

— Ты очень любезен, Перрин. Я не уйду.

— А мне казалось, ты только об этом и мечтаешь! Тебе ведь в тягость все, что творится здесь, Мин!

— Я знала когда-то одну старую женщину, в Иллиане она родилась, — отвечала Мин неторопливо. — Лишь достигла она девичьей поры, мать выдала ее замуж за неизвестного, впервые встреченного мужчину. Живет еще в Иллиане суровый обычай старины. Так вот, бедная старушка рассказывала, что первые пять лет она на своего нежданного супруга ярилась, а следующие пять годков все мечтала сделать его судьбу несчастливой, да так, чтобы ему и в голову не пришло обвинять в горестях собственную жену. А в последние годы своей семейной жизни она лишь твердила день за днем, что любит и любила всю жизнь мужа своего без памяти.