– Начальник, – ответил мужчина.

– Директор музея? – обрадовался Михаил Иванович, надеясь, что разговор с мужчиной будет более конструктивным, чем беседы с музейными дамами.

– Не, я начальник техслужбы. Борис. – Мужчина через плечо подал руку для приветствия. – Что вы на меня так смотрите?

– Я нет, ничего. Просто пытаюсь ознакомиться с обстановкой… – Михаил Иванович пожал протянутую руку.

– Это бесполезно, – отозвался Борис.

– Что – бесполезно?

– Знакомиться. Тут дыры. Черные дыры. Лучше уходите, пока и вас не затянуло.

– А почему вы на часы смотрите? – Полицейский почувствовал, как подмышки опять стали мокрые.

– Это не часы, а дозиметр. Замеряет радиоактивный фон. Я схему черчу – фиксирую показатели. Никто ж мне не верит. А тут превышение. Вот! Смотрите! Уже сорок шесть! Видите? – Борис явно был рад новой отметке.

Он снова уставился на часы. Михаил Иванович поднял глаза и наконец понял, почему у техника такой странный цвет лица – все дело было в тусклых лампочках, которые едва горели, наполняя кабинет мутно-желтым цветом.

– А почему так темно-то? – спросил Михаил Иванович скорее из интереса, чем по долгу службы.

– Так они, – Борис кивнул куда-то за дверь, – экономят. Как у себя дома. Я включаю, они выключают. Если из зала вышли, то свет выключили. Что мне с ними, бороться, что ли? Тут радиация! А они мне не верят! Даже прибору не верят!

Михаил Иванович тоже с сомнением посмотрел на часы, которые показывали время. Стрелку, которая замеряла бы радиацию, он не увидел.

– Сорок пять! Видите? – Борис ткнул в часы. – Стабильный показатель!

– Да ладно! А как пройти к этой – хранительнице? Которая главная тут?

– Берте Абрамовне? Так по коридору назад и третья дверь слева, – ответил техник, не отрывая взгляда от часов.

Михаил Иванович дошел до двери и, не удержавшись, спросил:

– А директор-то тут есть?

– Был. Но они его выжили. – Борис на слове «они» опять кивнул на дверь. – Так кто здесь выдержит? Этот, последний, неделю выдержал. Поседел мужик. За неделю! Я ему говорил, что это радиация, но и он не верил! А Берта! Вы знаете про Берту? Я специально замерял – когда она сюда заходит, до пятидесяти показатели скачут! То туда, то сюда! Она ведь это, как привидение. Появляется из ниоткуда и так же испаряется. Только привидения такой фон дают.

– Да, я понял, спасибо, – произнес Михаил Иванович.

– Они и вас выживут, у нас мужики не задерживаются, – продолжал Борис.

– Зачем я им? Тебя же не выжили… – Полицейский вдруг перешел на «ты».

– Я им нужен – то обогреватель включить, то лампочки поменять, – с гордостью объяснил Борис, тоже переходя на доверительное «ты». – А ты им зачем? Только мешаешься под ногами.

– Понял. Пойду к Берте. Мне еще протокол составлять.

– Вот, теперь сорок три! – воскликнул Борис. – Ты ведь неместный? У тебя энергетика нормальная. Незамусоренная. – Он посмотрел на полицейского с интересом и уважением.

Михаил Иванович осторожно вышел из кабинета, аккуратно прикрыв дверь, которая все же скрипнула. Он пошел назад и начал отсчитывать двери, пытаясь найти дверь кабинета главной хранительницы, но, видимо, свернул не в ту сторону и сам не заметил, как вышел на лестницу, ведущую на второй этаж. Михаил Иванович поднялся по лестнице, стараясь не шуметь – заодно осмотреть помещение, – прошел до конца коридора и толкнул еще одну дверь. Он не сразу понял, где оказался. Это было страшно и красиво одновременно. На полу второго этажа, в огромном пустом зале, лежал потолок. Михаил Иванович переступил с ноги на ногу и посмотрел вверх, туда, где зияла огромная дыра, до крыши, до самого верха, так, что не хватало взгляда. Михаил Иванович закрыл дверь, добежал до лестницы и быстро спустился, пробежал по еще одному темному коридору и увидел, как из одной полуоткрытой двери льется слабый свет. Михаил Иванович рванул на себя дверь и оказался прямо перед Еленой Анатольевной. Та сидела посреди зала в народном костюме – длинном сарафане и кокошнике. На коленях она держала гусли. Михаил Иванович зажмурился, чтобы избавиться от видения, но Еленочка никуда не исчезала. Напротив, замерев, смотрела на него внимательно и, как показалось Михаилу Ивановичу, даже ласково и призывно… Такая беззащитность была в ее взгляде, такая нежность, что полицейский опять начал кашлять – воздуха не хватало. Здесь, в зале, воздух был спертым.

– Елена? Вы? – спросил Михаил Иванович, все еще думая, что сходит с ума и у него начались галлюцинации.

– Да, – кротко ответила та.

– Почему вы здесь? Вы же должны быть в буфете! Я вас жду!

– Вы меня ждали? Зачем? – удивилась Елена Анатольевна.

– Должен снять свидетельские показания. Для протокола. Данные переписать. У вас паспорт при себе? – Михаил Иванович хотел сказать совсем другое, менее формальное, но слова сами вырвались. Он был слишком груб, официален. Нет, не то должен был ей сказать. Совсем не то.

– У нас скоро концерт. Я хотела порепетировать. Играю на гуслях, – объяснила Елена Анатольевна.

– А я в детстве играл на трубе, – вдруг, неожиданно для самого себя, признался Михаил Иванович. – Окончил четыре класса музыкальной школы!

– Правда? – Елена Анатольевна улыбнулась. – Удивительно. Только вы Берте Абрамовне об этом не говорите. Она трубачей не очень жалует.

– Почему?

– Так исторически сложилось. Искусствоведы не любят трубачей.

Михаилу Ивановичу было совсем не обидно. Ни капельки. Он смотрел на Елену Анатольевну и боялся потревожить эту тягучую, странную атмосферу, этот звенящий то ли от духоты, то ли от чего другого воздух. Здесь была она – в этом сарафане, с накладной косой, пристегнутой к кокошнику. Михаил Иванович застыл на месте. В этом зрелище было что-то завораживающее.

– Сыграйте мне, пожалуйста, – попросил он осторожно, чтобы не спугнуть прекрасную Елену, и присел на краешек стула. И нельзя сказать, что он не заметил того, что стул был пыльный. Заметил, но вдруг это стало совсем не важно. «Радиация действует», – подумал Михаил Иванович, но тоже без особого волнения, а даже с радостью и ликованием.

Елена Анатольевна не стала отнекиваться, а склонила голову и провела руками по струнам. Михаил Иванович больше не мог на нее смотреть. И слушать не мог. Он хотел взять ее документы, посмотреть прописку, семейное положение, наличие детей. Он хотел, чтобы Елена была его. Немедленно. И пусть она будет всегда рядом – в этом кокошнике, сарафане и с гуслями. На всю жизнь. Михаил Иванович почувствовал, как в висках начало стучать, а в подреберье закололо. Но это было не больно, а даже приятно.

– Твою ж мать, – вдруг услышал он за спиной. Борис уронил складную лестницу. – Вот, лампочки хотел поменять. Давно ж просили, – сказал он раздраженно.