Стоило двери открыться, как Римский Первосвященник поднял голову и посмотрел на вошедших словно бы из запредельных далей, и брат Гаспар, едва войдя в более чем скромно обставленный кабинет, почел за лучшее чуть приблизиться к высочайшей особе, смиреннейшим образом преклонить колена в низком поклоне и с трепетом в голосе произнести:

— Я у ваших ног, Святой Отец.

Ему показалось, что ответ медлит века, поэтому он поцеловал край папского одеяния и продолжал:

— В смирении мое богатство.

Но и на сей раз быстрого ответа не последовало, и все же наконец он услышал дрожащий голос, как бы через силу обращавшийся к нему:

— Мы очень желали вас видеть, сын мой, но садитесь, садитесь же, сын мой.

Брат Гаспар поднял увлажненный взгляд, выпрямился и сел напротив Папы, как тот его и просил. На коленях у Папы дремал персидский кот, чья иссиня-черная шерсть оттеняла снежную белизну почти прозрачной руки Его Святейшества, кожа которой светилась яркими шелковистыми переливами, словно омытая в вечности. На нем была простая белая сутана и такая же белая короткая мантия и скуфья. Вообще же в кабинете царил ледниковый холод, но, несмотря на это, несколько капелек пота словно застыли в складках перламутровых морщин папского чела.

Брат Гаспар подождал, пока к нему обратятся, но, так как Папа сидел молча, все с тем же потерянным выражением лица, он спросил:

— Как ваше здоровье, Святой Отец?

Святой Отец поглядел на Лучано Ванини, Лучано Ванини посмотрел на Святого Отца, который после долгого молчания произнес:

— Кто этот холеный монах, Лучано? Нам он неизвестен.

Брат Гаспар в некотором замешательстве посмотрел на Лучано, который только пожал плечами.

— Кто он? — снова спросил Папа.

Хорошо еще, что монсиньор наконец-то решил вмешаться:

— Брат Гаспар Оливарес из ордена братьев-проповедников, помимо прочего автор книги «Аз есмь Сатана», прославленный экзорцист.

— А, да, мы знаем, кто это, — сказал Папа, мигая, словно его слепил яркий свет, и одновременно лаская потягивавшегося кота. — Мы очень желали с вами познакомиться. Но садитесь же, сын мой, садитесь.

Брат Гаспар, естественно, не повиновался, учитывая то обстоятельство, что он и без того уже сидел.

Папа выдвинул ящик стола и стал в нем шарить.

— Куда же мы это положили? Нигде нет. Кто-то постоянно перекладывает наши вещи, — сказал он, бросая обвинительный взгляд на монсиньора Ванини, после чего возобновил поиски. — А, вот они, — добавил он, выуживая из бумаг очки в золотой оправе. Водрузив их, он живо огляделся и несколько резко добавил: — Зачем вы приехали?

— Что? — переспросил брат Гаспар, не в силах скрыть удивления.

— Да, да, зачем? Или вы тут проездом?

Гаспар не знал, что отвечать.

— Вы турист? Приехали по туристической путевке? — спросил Папа. — Уже посмотрели наши музеи? И что, понравилось? Мы находим это зрелище возвышенным, — сказал он, тяжело дыша. — Все эти произведения искусства, похищенные нашими предшественниками в разных местах, сваленные в кучу без разбора, так что никто не может привести их в надлежащий порядок, так что никто точно не знает, чем мы располагаем и где разместить наши сокровища. Некоторые с пылкой заинтересованностью советуют нам создать новый музей или расширить уже имеющиеся и подсказывают нам именитых архитекторов и строителей за невесть какие комиссионные, но мы отвечаем им: «Зачем нам тратить на это наше время?» Похоже, затем, чтобы нашлось место для новых скульптур, новых картин, новых… «Еще, еще и еще», — вот девиз Ватикана. «Но зачем? — снова спрашиваем мы, — зачем нам новый хлам, если никто не хочет смотреть на то, что уже есть?» Сжечь бы все это. Что, не верите? Немного серной кислоты — вот что не помешает Сикстинской капелле. А если нет, то продать ее японцам, которые все скупают. Уже есть парочка заинтересованных фирм. Ну, ладно, вы-то зачем приехали? Если, конечно, позволите знать?

Брат Гаспар не знал, что ответить, и однако же ответил:

— Я думал, что приехал по вашему зову, Ваше Святейшество.

Голос его дрожал, и мысли трепетали.

— А зачем нам было вас призывать? Вы что — важная шишка? Что вы такого сделали, чтобы мы пожелали вас видеть? Книжки пишете? Велика новость! Многие пишут книги — так что же: нам всех их принимать? Эх вы, щелкоперы: все вы тщеславные, а тщеславие — грех, который не заслуживает ни нашего любопытства, ни снисхождения. По правде говоря, не представляю себе ничего более скучного, чем тщеславный человек.

— Что? — залившись краской, спросил Гаспар, поскольку никак не мог переварить слова Его Святейшества, несмотря на все свои старания принять их в душу.

— Каковы ваша повестка дня и цель пребывания в Ватикане? Или вы храните их в тайне?

Брат Гаспар резко отрицательно покачал головой, при виде чего Папа выдвинул ящик стола и достал пакет, в котором бедняга Гаспар тут же признал документы, переданные ему кардиналом Кьярамонти и — теперь сомнений уже не оставалось — выкраденные у него монсиньором Лучано Ванини, личным слугой Римского Первосвященника — вором и предателем.

— Прошу вас, брат Гаспар, — сказал Папа, обмахиваясь пакетом, как веером, — пооткровенничайте с нами, ваша задача, ваше поручение, ваша миссия? В чем они? Шпионить за нами? Если нет, то какого черта все это значит? Почему вы за нами следите? Мы так устали… Так устали от бесконечных жалких интриг… Как мы одиноки. Самый одинокий человек на свете, всеми покинутый. Мы живем в стеклянной клетке, как шимпанзе. Знаете, брат Гаспар, мы чувствуем себя частью какой-то декорации, словно мы в чужом доме. Нам не дают свободы выражения, не дают… Кто мы такие для большинства людей? Едва ли больше, чем ярмарочный аттракцион, марионетка в белом. Почему нас так одевают?

— Чтобы вы лучше выглядели, — сказал Ванини.

— А ты молчи, Лучано, вечно ты говоришь, когда не просят, а когда открываешь рот, обязательно сморозишь какую-нибудь глупость.

— Простите, — сказал монсиньор и несколько раз поклонился, — простите, простите…

— Червь, — вполголоса произнес Папа и снова обратился к Гаспару: — Хорошо, вернемся к нашим делам, кто передал вам этот пакет? — спросил он, хотя явно уже знал это, потому что ему сболтнул некий монсиньор. — Кьярамонти, верно?

Гаспар кивнул.

— И что вам сказал мой государственный секретарь? Помимо клеветы и преувеличений, которые он излагает письменно, что он вам еще сказал? Потому что он должен был сказать вам что-нибудь, правда, мой глубокоуважаемый брат? Потому что не мог же он просто так передать вам эту гнусность.

Он швырнул пакет на стол с безграничным презрением, взял кота, спустил его на пол и остановил на нем взгляд.

— Пошла прочь, киска! — сказал он, медленно махая рукой, но с явным намерением испугать кота.