мне (спасибо ему за понимание!), сказал, что его зовут по-другому и учится он на мехфаке, а тот, с кем я его перепутала — на агрофаке!).

Но один эпизод в моей жизни забавным не был. Вспоминаю я его с острым чувством вины. Как я везде говорю: со студентами у меня никаких отношений никогда не было. И это правда. НО однажды в июне 1987 года после занятий по английскому языку с заочниками ко мне подошел очень приветливый молодой человек, который, как никто, поразил меня своей неподдельной искренней радостью жизни, он умолял меня о встрече. Я только-только, наконец, разошлась со своим вторым мужем и тоже была наполнена радостью жизни: в тот же день мы поехали вдвоем погулять в центр города: у Астраханского моста спустились к Волге и ушли далеко вправо, и неожиданно очутились под очень крутым обрывом: вдруг он очень крепко меня обнял, притянул к себе и … спросил, сколько мне лет. На тот момент мне было 35 (ему 24), но я почему-то сказала 36 — он тихо охнул, но потом еще сильнее притянул меня к себе и выдохнул: «А, хоть сколько!». У нас с ним было несколько восхитительных встреч: один раз он увидел меня в автобусе, отъезжающем от остановки — а сам он стоял на противоположной остановке! — но … уже через три остановки он стоял рядом со мной (догнал на попутке) и мы с ним в тот день побродили по нашим лесам; второй раз в 10 вечера позвонил в дверь нашей квартиры (где-то узнал мой адрес!!!) — открыла моя сестра (была с мужем у нас в отпуске) и, поскольку они занимали мою комнату, пригласить его мне было некуда — мы с ним вышли в ночь и … два часа гуляли по нашему бульвару. Его звали Хасан (из Дербента). Наши отношения не вошли в глубокую фазу. После сессии он уехал домой. Прошло 15 лет. Зимой 2002 года в один из напряженных дней сессии меня, как всегда, окружала целая толпа студентов около 203-й аудитории, жаждущих зачета, а в самой аудитории сидело ещё 25 человек, готовящихся к экзамену. Вдруг меня окликает мужчина (стоит в такой кавказской шапке — не снимает ее — меня это немного напрягает, но замечание ему не делаю) и просит уделить ему время. Я смотрю на него, думая, что он заочник, и говорю: «Сейчас не могу, придите, пожалуйста, через два часа — я освобожусь и Вас приму, хорошо?», сказала я и даже коснулась его руки. Он посмотрел на меня долгим взглядом, повернулся и — ушел. Через два часа я уже была свободна, но никто не пришел. А ещё через две недели в библиотеке ко мне вдруг подошла зам. директора Алла Борисовна (мы были в очень хороших отношениях) и спросила меня, нашел ли меня один мужчина лет сорока, который меня искал, очень про меня много расспрашивал и говорил обо мне очень много приятных слов, которых она редко о ком за свою жизнь слышала. И вдруг я сразу остро осознала, кто ко мне приходил. Впервые в своей жизни я так пострадала от своей дурацкой прозопагнозии! А ещё в момент нашей встречи я буквально еле стояла на ногах из-за огромной нагрузки и из-за тяжелой сердечной аритмии (См. мое эссе «Моя диссертация»). В общем, всё было против! Я долго еще сильно переживала (от одной мысли, что он решил, что я сознательно сделала вид, что мы не знакомы — но я никогда бы так не поступила — никогда!). До сих пор я испытываю вину! Но, с другой стороны, если бы Хасан пришел через два часа, думаю, мы бы тепло пообщались.

Только относительно недавно у неврологов (особенно у Оливера Сакса, который сам страдал от прозопагнозии, как на лица (на двери его кабинета висела табличка: «Пожалуйста, назовите свое имя, если даже мы с Вами виделись час назад — я Вас могу не узнать!»), так и топографической и описал свои очень курьезные случаи в своей блестящей книге «Глаз разума»), я узнала о своей болезни и о том, что «виновата» веретинообразная извилина в лицевой области мозга в правом полушарии. А топографическая прозопагнозия была для меня серьезной проблемой. Именно поэтому я ходила всегда только по знакомым маршрутам и панически боялась незнакомых мест. Но меня всегда спасала логика. Один раз, возвращаясь поздно из института в своем любимом Волгограде, я решила сократить путь и пошла по дворам и — заблудилась. Абсурд! От волнения все стало мелькать перед глазами (я резко остановилась и вспомнила, что центр Волгограда уютно лежит между Волгой и железной дорогой — на ж/д вокзал я и шла, и меня отделяли только две параллельные улицы — в общем, все встало на свои места и я быстро выбралась). Два других случая связаны с нашими путешествиями. Мы путешествовали по Крыму, муж остался в машине, а я с фотоаппаратом побежала фотографировать Левадийский дворец и, когда возвращалась назад, вдруг увидела дорогу поднимающуюся и одновременно спускающуюся вниз — куда бежать? — вниз или вверх? Меня охватила паника. Но тут я снова вспомнила логику своего движения ко дворцу — вниз! — значит, я должна бежать наверх! — почти сразу увидела нашу машину. Второй эпизод был тоже в Крыму, но годом раньше. Я побежала фотографировать Дом Волошина в Коктебеле и — заблудилась (См. об этом в моем эссе «Наши путешествия на машине»).

Зрение. Пожалуй, поскольку это моя главная врожденная патология, с нее нужно было и начать, но до самого последнего времени она сильно меня не беспокоила, и я давно научилась с ней жить, правда, не всегда было мне легко. Помимо того, что у меня сильная миопия и астигматизм, у меня также врожденный мелкоразмашистый нистагм и до 9 класса я носила цилиндрические очки, правда, они почти не коррегировали. И вот в 9 классе я решила их снять навсегда, ни с кем не советуясь. Все бы ничего — но, когда в классе на английском нужно было читать художественную литературу на русском перед классом (так учительница без зазрения совести облегчала себе задачу преподавания английского языка! — (См. мое эссе «Мир непрофессионалов»), класс требовал меня. Конечно, можно было бы отказаться, но я люблю держать удар, поэтому сначала это была пытка — все прыгало перед глазами, но уже через несколько дней я барьер преодолела, и никто ничего даже не заметил. Я давно привыкла жить с легким туманом, но недавно туман