Захар рассказывал об этом только деду и отцу: сидели как-то зимой у деда Захария в избушке мужской компанией…

Ну, говорил еще с теми, кто и сам это видел, но таких три человека всего-то и нашлось, а больше – никому, даже жене, вроде бы самому близкому и любимому человеку.

И, как ни странно – вот сейчас Зине.

– Иваныч под утро мне признался, что в прошлый раз, когда летал над озером, тоже еле вертушку из штопора вывел. Его предупреждали, что место это – гиблое. Предполагали, что как-то это связано с магнитной аномалией. Но больше никто ничего про те места не знал, а озеро в первый раз туманом затянутое стояло, он ничего и не видел. Сказал мне: «Видать, Захар, это ты им понадобился, вот они и открылись: я же слышал, как они тебя звали, и Юрка слышал!»

– Жуть какая, – прошептала Зинаида из темноты.

– Да, жуть. Мы так никому и не рассказали, как бы настойчиво ни расспрашивали. А где-то через полгода мы с Иванычем нашли старожила одного, он нам и поведал, что это заключенные – их не то в тридцать восьмом, не то в тридцать девятом году туда НКВД вывез. Всех на озере расстреляли. По слухам, они какой-то суперсекретный объект строили, и все политические – по пятьдесят восьмой, расстрельной статье. Озеро их тела в себя втянуло и сверху слоем льда накрыло. Это вечная мерзлота ледяная, еще с ледникового периода нетронутая. И действительно там какая-то сильная аномалия есть, туда зверь не ходит, птицы не летают, только изредка наведываются самые сильные шаманы, тайные обряды проводят. Говорят, души убиенных отмаливают.

– А ты с шаманом общался? – совсем уж тихим шепотом спросила Зинаида.

И подумала, что они похожи на детей, которые спрятались в темном месте и рассказывают друг другу страшилки замогильными голосами, сами пугаясь своих рассказов. Даже улыбнулась этой мысли…

Но ведь действительно – жуть какая!

– Было дело, – признался Захар, – дважды. Я после этого случая перестал пренебрежительно ко всему необъяснимому, мистическому относиться. Мы же все атеистами выросли, нам с рождения вдалбливали, что материя первична, а то, что непонятно и не поддается объяснению, существовать не может, или наука еще пока не разобралась с этим, но скоро разберется и все объяснит. А после таких столкновений – во что только не поверишь! Шаман же меня однажды от смерти спас, но это было уж несколько лет спустя, гораздо позже, и это совсем другая история.

Помотался он с бригадой наладчиков два года по таким забытым богом местам, куда и леший не заглядывал, только нефтяники да эвенки с чукчами, пока начальство не проявило «уважуху», оценив по достоинству его труды, и допустило до основной профессии главного инженера проектировщика-строителя управления, отвечающего за объекты на территории, где влегкую поместилась бы, скажем, Франция или еще какая-нибудь страна, известная спокойным европейским проживанием.

Это в двадцать-то четыре годочка! А потому, что никто в профессию идти не хотел – все кинулись в кооперацию и наживание первичного капитала. Да и до этого не особо рвались: с его курса только он и трудился по профессии на бескрайних, в полном смысле слова, просторах Родины.

Да и «проектировщик» – просто звучало пафосно, на самом деле подразумевалось – строй себе, парень, что прикажут, и не задавай вопросов. Ну, имеешь ты право на месте внести кое-какие изменения в проекте, но так, по мелочам, и особо не зарываясь, не мотаться же за каждым согласованием через «пол-Европы» в головную контору.

Такие иногда казусы с этими проектами были!

И обхохочешься, и слезами зальешься…

Он и строил – и в шалопутно-боевые девяностые, и в более-менее стабильные годы нового столетия. Невзирая на полный бедлам в стране, зарплаты им платили. Конечно, это были уже не те впечатляющие деньги, как раньше, при режиме устаканенного социализма, но семьям на жизнь от вахты до вахты хватало. И платили исправно, несмотря на постоянную смену хозяев промысла и новые названия объединения. Передел – это там, в Москве, ретивые ребятки тащили у государства и делили все подряд, а здесь, на месте – работа и работа, хоть на Васю Пупкина

И попробовали бы они вахтовикам не платить! Вы, на минуточку, представляете, чем это могло закончиться в масштабах страны?!

Это вам не шахтеры, касочками на мосту стучать не станут, это мужики посуровей – полыхнула бы алым пламенем вся нефтяная добыча Севера, и хрен что докажешь, и хрен остановишь! И что ты им сделаешь? Этих накажешь – где других найдешь?

Страна огромная, а специалистов – с гулькин нос. Да таких, кто без зарплат, зная, что семья голодает, будут вкалывать в этих условиях! Вот и холили-лелеяли, старались не обижать и лишними глупостями неосмотрительно не раздражать.

Вот так, без конца вкалывая, буднично как-то, без ухаживаний, свиданий и расшаркиваний, Захар однажды женился.

Сдал объект, получил месячный отпуск, приехал домой. И на дне рождения друга встретил давно знакомую девушку Ирину, с которой учился в одном институте, но на разных факультетах. Когда учились, они часто бывали в одной компании, но открытого сексуального интереса друг к другу не проявляли, и он, и она тогда встречались с другими партнерами. А тут присмотрелись и поняли – а почему нет? И повлекло их друг к другу, и хорошо получилось, и вполне даже понравилось!

Захар уже через три дня ей сказал:

– Слушай, Ирк, у меня отпуск кончится и зашлют меня, неизвестно куда и насколько. Хотя, может, и не зашлют, буду здесь, в кабинете сидеть, но это формально, а по факту – мотаться придется постоянно. Так что я предлагаю: женимся по-быстрому – найдем, через кого и как в загсе строгих тетенек уболтать – и поедем сразу к морю, на курорт!

– А давай! – весело согласилась Ирина.

Через десять дней сыграли свадьбу, хоть и скоропалительную, но шумную и веселую, а на следующий день улетели в Крым, к морю, солнцу и остаткам медового месяца.

– Ты так рассказываешь, словно все тебе легко и весело досталось, и в профессии, и в жизни, прям ковровая красная дорожка, – вдруг выказала сомнение Зина.

– Да в этом деле – все нелегко и все на износ, но это – нормальные составляющие профессии. Ну, то же самое, как для чиновника или клерка какого-нибудь – с девяти до шести каждый день. Нормально. Хуже стало позже, в девяностых, когда такой бардак начался!

И оказалось, что уже ничего не надо – ни создавать, ни проектировать, ни строить – только эксплуатировать нещадно. То есть – гнать, качать нефть, как можно больше, как воровать перед смертью: все, что можно! Латать старое, отжившее свое оборудование – и качать, качать, качать!

Дайте украсть, пока присосался и не согнали!

Захар как-то очень быстро из строителя превратился в главного лудильщика-паяльщика, залатывающего то, что разваливалось, трещало по швам, в том числе – и коллективы с «неинтересной» зарплатой, а порой и без нее.

Даже вспоминать не хочется! До сих пор тошно и обидно становится за тот беспредел – глупый, тупой, жадный. Мерзко до рвоты. Наверное, так же мерзко, как наблюдать скотски обжирающегося человека – грязного, жирного, заталкивающего в глотку все подряд сальными пальцами, что смог отобрать, урвать у других, глотающего жратву не пережевывая, от непомерной жадности!