— Неужели ты была бы довольна, взвалив на себя подобного рода обязанности?

Габриэль взглянула на него с нескрываемым удивлением: зачем он задает вопрос, ответ на который столь очевиден?

— Конечно, нет. Но это был бы необходимый этап для того, чтобы заняться более серьезной и важной работой. У меня дар Божий выбирать нужный узор для ткани, я с ходу определяю, какой рисунок пойдет, а какой нет. Развитию этого дара способствовали мои занятия живописью — когда отец решил, что мне следует дать некоторое образование, он первым делом нанял для меня учителя рисования.

— Продолжай. Я слушаю тебя с большим интересом.

Габриэль немного успокоилась, видя, что Эмиль говорит как всегда искренне. Ей доставляло удовольствие делиться с ним своими мыслями и переживаниями, находя в нем заинтересованного слушателя.

— Я изучала все тонкости коммерческого дела, но я понимала, что, будучи женщиной, не смогу вести дела с банкирами, финансистами, а также заключать торговые сделки и принимать заказы — это не принято в обществе. Поэтому я смирилась и решила не гоняться за журавлем в небе. С тех пор я мечтаю только о должности советника-консультанта; и если бы мой отец не был столь предубежденным против меня и недальновидным, он бы заметил, что по своим талантам я ничуть не уступаю брату. Я могла бы вдохнуть новую жизнь в семейное дело.

— Скажи мне честно, ты преследовала те же самые цели в отношении шелководческой фермы Вальмонов, когда согласилась выйти за меня замуж?

Однако этот неожиданный вопрос, казалось, не застал Габриэль врасплох, ее широко распахнутые глаза смотрели на него, и он мог хорошо разглядеть в них освещенные внутренним светом переливы оттенков синей радужки — от ярко-василькового до темно-фиолетового.

— Значит, ты сам догадался об этом! Мне показалось при нашем знакомстве, что ты достаточно просвещенный человек и готов признать за женщиной право на духовную свободу, которое ей даровала Революция.

Взгляд Эмиля стал ледяным.

— И эта мысль явилась единственной причиной, по которой ты вышла за меня замуж?

— Нет! — в ее восклицании слышалась искренность. — Я мечтаю о том, что мы будем верными товарищами во всем — и я стану одновременно и твоей преданной женой, и незаменимым помощником в твоих делах, — выражение лица Габриэль смягчилось, она подошла вплотную к Эмилю и, положив руки ему на грудь, взглянула снизу вверх в его суровое лицо. — Более того, я сразу же почувствовала уважение к тебе и даже восхищение твоим умом и манерой себя держать. Я бы не хотела, чтобы отношения между нами испортились из-за различий во мнениях и взглядах на жизнь.

Все это было высказано Габриэль без всякой задней мысли — она не привыкла притворяться и лукавить. И потом она полагала, что в период сватовства Эмиля в достаточной мере показала ему свой неподдельный интерес к его делу, а, следовательно, он должен был принять к сведению ее желание активно участвовать в нем. По серьезному задумчивому выражению его глаз она поняла, что муж глубоко страдает от необходимости ссориться, и в душе Габриэль шевельнулась жалость к нему. И когда он обнял ее за талию, она не отстранилась, а приникла головой к его плечу — Габриэль не хотела, чтобы их отношения стали натянутыми и между ними выросла непреодолимая преграда.

По мнению же Эмиля, его жена была слишком эмансипированной особой, что могло вылиться в большие неприятности как для нее, так и для него самого. Революция открыла женщинам многие двери, которые до тех пор были наглухо закрыты перед ними. Тяга к свободе и независимости среди представительниц слабого пола выражалась даже в новомодных покроях одежды — женщины не носили больше корсетов с тугой шнуровкой, а предпочитали платья свободных фасонов, не затрудняющих движения тела. После того как Революция отменила многие законы старого общества, женщины стали вести себя более раскованно, они вмешивались в общественные дела, пытались выступать на политическом поприще, заставляли считаться с собой в семейной жизни, и мужчины вынуждены были мириться с произошедшими в них переменами. Однако в обществе незыблемо сохранялись некоторые ограничения для слабого пола, установленные мужчинами. Так, например, мужчина все еще рассматривался как глава семьи, а жена должна была во многом подчиняться ему, дочерей же, хотя и с их согласия, отцы могли выдавать замуж по расчету. Директория приняла новый закон о разводах, получить который было теперь очень нетрудно, достаточно было заручиться согласием на расторжение брака обеих сторон.

Взяв лицо Габриэль в свои ладони, Эмиль запрокинул ее голову и вгляделся в глаза жены.

— Пойми, дорогая, я — глава семьи, и навсегда смирись с этим ради собственного благополучия. Я очень люблю тебя и не желаю, чтобы кто-нибудь или что-нибудь отвлекало твое внимание — я не хочу делить тебя ни с чем и ни с кем! Ты должна целиком и полностью принадлежать только мне, как я принадлежу тебе.

С тяжелым сердцем она отвернулась от него, чтобы муж; не видел выражения ее глаз: она выходила замуж, надеясь, что ее и Эмиля свяжет дружба, и не ожидала, что он потребует от нее безоглядной любви. Если бы это зависело только от нее, она бы дала ему эту любовь, потому что Эмиль действительно был хорошим человеком, наделенным добротой и благородством, но, кроме дружеской привязанности и верности, она ничего не могла предложить ему, да и в нем самом желала найти только эти два чувства. Погруженная в свои невеселые думы, она сняла с гвоздя соломенную шляпу, которую надевала для того, чтобы поработать сегодня утром на плантации шелковицы, взяла нитяные хлопчатобумажные перчатки и произнесла тихим спокойным голосом:

— Я пойду домой и составлю список приглашенных на званый вечер.

Добравшись до дому, Габриэль поднялась к себе наверх и тут дала волю переполнявшим ее эмоциям — в изнеможении прислонившись спиной к дверному косяку, она судорожно сжала в руках широкополую шляпу из мягкой соломки и начала безжалостно мять ее. Там, в сарае, ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы не накричать на Эмиля. Возможно, ей следовало это сделать, но Габриэль так не хотелось причинять боль мужу. Он ведь женился на ней, свято веря в ее доброжелательность и желание создать семью. Не его вина, что она не находила в себе желания и сил играть предназначенную ей роль. Внезапно ей пришло в голову нелепое сравнение она почувствовала себя одним из тех экзотических индийских мотыльков, которых Эмиль выращивал специально для своей коллекции. Они умели летать, и у них были иллюзия свободы, но их полет сдерживали стены, отделявшие их от всего живого мира.

В последующие дни Габриэль с головой ушла в подготовку званого вечера, и ее горькие мысли уступили место радостному ожиданию праздника. Она любила танцевать и веселиться в приятной компании. Наконец, все приглашения были разосланы. Габриэль огорчил отказ Элен приехать к ней на вечер, поскольку признаки беременности были уже заметны и не позволяли ей слишком часто появляться на людях. Однако Габриэль отнеслась с полным безразличием к отказу Анри и Ивон принять участие в ее празднике — они отговорились тем, что уже приняли другое приглашение. Что касается Доминика, то он никогда не выезжал из дома на балы и вечера, ограничиваясь присутствием на тех, которые устраивались в его особняке. Тем не менее приглашение приняли более сотни человек — у Габриэль было множество друзей и знакомых, которых она хотела видеть у себя в доме, а Эмиль прибавил к ее списку несколько имен своих давних деловых партнеров и их жен.