— Что, крепковато для такого щенка? — дружелюбно сказал он.

По спине Марвина прошёл мороз. Щенок из Балендора…

Да нет, тут же понял он, этот старик никогда не слыхал о Щенке из Балендора. А слово это сейчас проговорил едва ли не любя — так дед мог бы говорить о своём внуке.

— У меня самая крепкая брага в здешних местах, — похвастался он. — Я сам с Большого Пальца, а всем ведомо — чем злей морозы, тем крепче самогон! — он довольно засмеялся, отобрал у Марвина флягу, глотнул. Потом пожаловался: — А про меня забыли все. Как разорили ту деревеньку близ Плешивого поля, местного дрянного винца набрали — уже не нужен им самогон старого Дилена. А то всё бегали! — он обиженно засопел. — Щенки! Все как есть щенки! Хочешь ещё глотнуть?

— Давай! — решился Марвин. На сей раз пошло лучше, и он долго не отрывался от фляги. Старый Дилен наблюдал за ним с видимым удовольствием, потом кивнул.

— Молодец! Поспешил я тебя щенком обозвать, прости старика. А чего ты помятый-то такой? И меч твой где? Что, на Плешивом раздели?

Марвин глубоко вздохнул.

— Я ранен был. Думал, совсем подохну.

— Ну! А мародёры Попрошайкины за мертвяка приняли, да?

— Что?

— Мародёры Попрошайкины, говорю, стервецы, раздели! — заорал старик ему на ухо. — Тебя что, по башке огрели, недослыхиваешь?

— А… да, — ответил Марвин, с трудом сдерживая желание осенить себя святым знамением. Подумать только… неужели люди Мессеры называют его величество короля Артена Благоразумного «Попрошайкой»?! Марвин не питал к нему особой любви, но, как ни крути, монарх есть монарх, он ставленник Единого, и поносить его — будто поносить Святого Патрица.

— Чего кривишься? — спросил старик.

— Да так, — ответил Марвин. — Башка болит. И брага у вас вправду ядрёная.

— Оно верно! — довольно заулыбался вояка. — А меч ты себе раздобудь, а то что ж это — не дело, мы вот-вот в драку, а ты — всё равно что голый.

— Скоро будет драка?

— Скоро. Может, уже и завтра. Тут недалече, говорят, королевский гарнизон — они нас не ждут, мы в обход идём. А в гарнизоне, сам подумай, небось и девки есть, — старик многозначительно подмигнул, хмыкнул, обнажив в ухмылке гнилые зубы.

— Зачем вам-то девки?! — изумился Марвин.

— А ты что, мальчиков предпочитаешь? Ну так там и пажи небось какие найдутся, всяко есть чем поживиться.

«Неужели и я, если доживу до его лет, буду только об одном и думать?» — пронеслось у Марвина, и его покоробила эта мысль — никогда прежде он не задумывался ни о чём подобном. А если бы и задумался — вероятно, лишь ухмыльнулся бы… В самом деле, нет ведь ничего слаще доброй драки да резвой девки… так ведь? Всегда так было.

Всегда, до того, как его заклеймили пощёчины Лукаса из Джейдри. Его пощёчины и его усмешка.

Марвин вскочил, чувствуя, как поднимается изнутри к горлу что-то тяжкое, спирающее дыхание.

— Пойду я, — отрывисто сказал он. — Оружие надо раздобыть.

— Ты к Уотеру зайди, у него много всякого добра есть, — посоветовал старик. — Меня в прошлом переходе тоже мародёры раздели, так я у него заново так снарядился — лучше, чем было!

— Благодарю вас, мессер, — сказал Марвин и зашагал в другую сторону лагеря.

И почти сразу увидел человека, который оглушил его на Плешивом поле и которому Лукас заплатил за его жизнь… пять сотен заплатил.

«Я верну вам эти пять сотен, мессер», — подумал Марвин, и в этот миг рыцарь встретился с ним глазами.

— Эй, да ты сбежал никак! — завопил он.

— Нет, Ойрек, ты что, забыл? — одёрнул его кто-то из сидевших рядом. — Лукас же сказал, что договорился с ним…

— Договорился? — по заросшему лицу Ойрека поползла брезгливая гримаса. — Это о чём можно договориться с ублюдком, бьющим в спину?

— Да неужто, благородный мессер? Вы меня, если мне память не изменяет, тоже в спину ударили, — холодно сказал Марвин.

Ойрек, медленно багровея, поднялся на ноги.

— А ну повтори, что ты сказал?!

— Вы слышали.

— Ах ты, паскуда, да я ж только оглушил тебя, чтоб потом добить, глядя в твою поганую рожу!

— И это, по-вашему, более честно? — насмешливо поинтересовался Марвин.

Скрюченные волосатые пальцы скользнули по его горлу, но в следующий миг страшно ругающегося Ойрека оттащили двое его друзей.

— Сдурел?! Лукас с тебя шкуру спустит!

— Посмотрим ещё, кто с кого! — проревел Ойрек. — Вот погодите, наплюёт ему этот гадёныш в рожу, так пожалеет, что вчера меня не послушал!

Марвин стоял, скрестив руки на груди и не шевелясь, и чувствовал поразительную лёгкость во всём теле — и на душе. В кои-то веки всё оборачивалось лучшим образом.

— Дай мне меч, — сказал он. — И спусти с меня шкуру сам. Если сумеешь. Только, чур, перед тем не оглушать, идёт?

— Убью!!!

— Ну, ну, что это здесь происходит?

И всё, в один миг — то ли крылья подрезали, то ли огрели по башке и снова мордой в дерьмо. Марвин почувствовал, как отнимаются руки и ноги, — будто сам только звук этого голоса лишал его сил.

Вернее, не столько звук, сколько безудержная волна ярости, которая захлёстывала его, когда он слышал голос Лукаса Джейдри.

— Ойрек, если ты так рвёшься убить его, следовало сделать это раньше, — сказал Лукас, подходя ближе и кладя ладонь Марвину на плечо — и тот окаменел, не в силах ни сбросить эту руку, ни выдерживать её прикосновение. — И не надейся, что я ограничусь стребованием компенсации, если ты тронешь его хоть пальцем. Мы вроде порешили, что он мой?

— Твой, — сказал Ойрек и сплюнул Марвину под ноги. — И когда он тебя прирежет посреди ночи, я первый ему руку пожму. Дуракам туда и дорога.

— Не спорю, — коротко сказал Лукас — и снова эта его ухмылка поганая, больше и говорить ничего не надо, и так всё ясно. Ойрек развернулся к нему, потянул меч из ножен. Лукас не двигался. Его ладонь всё так же лежала у Марвина на плече.

— Ойрек, подумай хорошенько, — спокойно проговорил он. — Как следует подумай.

Похоже, он ничуть не сомневался в исходе назревающей драки. И что удивительнее всего — не только он один. Ойрек глухо зарычал и с грохотом вернул меч на место. Двое рыцарей, наблюдавшие за ними, не проронили ни слова.

— Сразу бы так, — сказал Лукас. — И забудь о моём пленнике. Возьми себе собственного в ближайшей битве и измывайся над ним, сколько влезет. А над этим, — он вдруг повернулся к Марвину и мимолётно улыбнулся ему — так, будто между ними существовал тайный сговор, — позволено измываться только мне.

Он отошёл прежде, чем кто-либо успел ему ответить. Марвин снова почувствовал то же, что и вчера, когда он стоял связанный среди этих людей, которые осыпали его насмешками и предлагали кто повестить, кто разорвать лошадьми, но он только смотрел в прозрачные глаза Лукаса, сидевшего по другую сторону костра, и читал в этих глазах, что всё будет хуже, гораздо хуже.