И почему Линда и мама никогда не попросят отца остановиться, а вместо этого сначала подбадривают его своим смехом, а потом унижают упреками, бросая друг на друга красноречивые взгляды, когда уже поздно?

– Она напоминает нашу соседку… помнишь, она жила рядом, когда мы были маленькими, – говорит Линда. – Ее звали Йонссон или, что ли, Юханссон.

– Кого? – удивляется папа.

– Ты же помнишь. Ее сын учился со мной в одном классе. Он всегда был одет в одну и ту же одежду. Кажется, он занимался хоккеем с мячом.

– Я не помню твоих одноклассников, я своих-то почти не помню.

– Я знаю. Я просто вспомнила эту соседку. Нам она казалась старой теткой, а мы сейчас сами в этом возрасте.

Линда пытается посмеяться, но папа смотрит с раздражением. Альбину жалко Линду.

– Ее собака однажды поранила челюсть. И она все лето возила ее в детской коляске.

– Ах да, – оживляется папа. – Вот это я помню. Тебе следовало с этого начинать, если ты хотела, чтобы я ее вспомнил.

Линда совсем растерялась.

– И что еще с ней было интересного? – спрашивает папа.

– Только это, – отвечает Линда. – То, что она гуляла с собакой, как с ребенком. Эта Ирма тоже вполне могла так сделать.

Папа делает большой глоток вина. Его лицо невозмутимо.

– Боже мой, – удивляется мама. – Люди просто с ума сходят по своим домашним питомцам. Но это и понятно. Они тоже члены семьи.

Она слегка откашливается и кладет в рот кусок шоколадного торта. Альбин тоже начинает есть свой кусок, макая его во взбитые сливки. Торт вкусный, он просто тает во рту.

– Какое счастье! – Лу трясет свой телефон. – До чего же мне нравится здесь связь! Замечательно берет!

Пара за соседним столиком поворачивается и смотрит на нее.

– Убери это, – шипит Линда. – Можно вообще-то и побыть немного с нами.

Лу смотрит на Линду, прищурившись. Но телефон все же убирает:

– У меня в любом случае нет альтернативы.

Линда вздыхает и снова поворачивается к маме с папой:

– Иногда мне кажется, что телефон к руке Лу приклеен. У нее настоящая зависимость от соцсетей.

– Мы вот Альбину запретили подобное общение. До пятнадцати лет.

– Я частенько сама не лучше, – вздыхает Линда. – Но все же… Такое впечатление, что, чем больше у нас средств для общения, тем меньше мы общаемся на самом деле.

– Мама, я так горжусь, когда ты высказываешь оригинальные мысли. Правда!

Глаза Лу закатились при этом так далеко, что Альбину на секунду кажется, что они уже не смогут вернуться на место.

– Но это действительно так. Ты целыми днями сидишь, уставившись в экран. Ты там зависаешь.

– Зависаю? – Лу беззвучно смеется.

– Да! Тебя ничто другое не интересует. Так мне кажется.

– Извини, что я не законспектировала ничего из твоих потрясающе интересных рассказов.

– Лу! Теперь уже точно хватит! – Линда почти кричит. – Мне уже до смерти надоело твое отношение ко всему! Я отберу у тебя телефон, если ты его сейчас же не уберешь!

– Я уже убрала, – вяло возражает Лу.

Пара за соседним столиком с интересом наблюдает за сценой, для них это развлечение.

– Однако до чего же вкусный шоколадный торт, – говорит мама и обращается к Альбину, как будто просит о помощи: – Помнишь то лето, когда вы с Лу постоянно пекли такой же?

Альбин кивает. Им было по восемь лет. Они лежали на диване перед телевизором или компьютером, смотрели фильмы и ели торт, пока шоколад не начинал лезть из ушей.

Мама тогда еще могла ходить. У нее были длинные волосы, и она каждый вечер перед сном долго расчесывала их щеткой. Папины волосы тогда были светлыми, а не седыми, и бабушка была жива, хоть Альбин о ней и не думал, потому что ни разу ее не видел. Папа начал говорить о ней, если выпьет, только после ее смерти.

– Вы были удивительно прожорливы, – напомнила Линда. – Могли вдвоем слопать целый торт. И пили страшно много молока!

– Пейте, дети, молоко – будете здоровы. Кстати, оно тоже относится к биологическим жидкостям.

Произнося это, Лу смотрит прямо Альбину в глаза, и в первый раз он узнает в ней ее прежнюю.

Он фыркает от смеха. Берет на вилку немного взбитых сливок. Пробует. Лу тоже смеется.

– Из огромного грязного вымени, – продолжает Лу.

– Очень вкусно, – подтверждает Альбин.

Мама выглядит огорченной.

Если бы рядом не было взрослых, Альбин напомнил бы Лу, что она тоже когда-то сосала молоко из груди матери. Он громко смеется, в то время как его спина содрогается от отвращения.

– Или яйца, – продолжает Лу, кивая на тарелку Линды. – Это как месячные, только из соседнего отверстия.

– Прекрати, – не выдерживает папа.

– Хорошо.

Интересно, Лу в курсе, что у кровати мамы всегда стоит ночной горшок? Она встает над ним ночью, когда не успевает добраться до туалета.

Иногда Альбин тоже сопровождает ее в туалет. Ее туалетное кресло само ее подмывает, поэтому ему не приходится ничего делать там внизу, но маме нужно на кого-то опереться, чтобы сделать несколько шагов до инвалидной коляски.

В нескольких метрах от них опять смеются те девицы из терминала, и Лу злобно смотрит в их сторону.

– Какая красота, когда тетка среднего возраста делает хвостики, – комментирует она. – Даже жаль, что она выглядит как самый жирный в мире пятилетний ребенок.

Альбин снова прыскает, но взрослые делают вид, что не слышат.

– Но она, наверное, так и хотела, – продолжает Лу. – Видимо, это главная цель ее жизни. Тогда ее даже не жалко: ей удалось добиться своей цели… Хотя у нее очень красивый смех. – Она ухмыляется. – Я наелась. Можно мы с Альбином погуляем по кораблю и его осмотрим?

Папа только успел открыть рот для возражений, когда Лу уже отодвинула стул.

– Пожалуйста, – просит Альбин. – Мы так давно с ней не виделись.

– Не уверен, что это хорошая идея, – говорит папа таким тоном, который означает, что он как раз знает точно.

– Я не против, если вы не возражаете, – говорит Линда, подмигивая Лу. – Может быть, так будет лучше для всех.

Папа смотрит на маму с надеждой, но его голос уже утонул в потоке возражений. Альбин с трудом сдерживается, чтобы не начать прыгать на стуле от нетерпения.

– Идите, но вернуться вы должны не позднее одиннадцати, – говорит Линда, и Лу опять ухмыляется. – Я не хочу, чтобы вы бегали тут среди множества пьяных.

– Кто-то из нас заглянет к вам в каюты и проверит, на месте вы или нет. Ровно в одиннадцать, – предупреждает папа.

– Мы будем на