Какой-нибудь наш ученый муж мог бы запросто состряпать монографию на тему «Кодекс джентльмена XVII века как неотъемлемая часть литературы Англии и Соединенных Штатов последующих эпох». В основу будет положена гипотеза о том, что благодаря литераторам XVII века, загостившимся — в буквальном смысле — у аристократии, создались некие социальные стереотипы в литературе, причем они сохранились до наших дней, пережили революции, войны, депрессии, прошли через времена моды на брюки клеш и вязаные жилеты, их не смогли погубить богема и катаклизмы разного рода, поэтому вышеназванный социальный этикет по-прежнему остается в силе.

Лучше всего джентльмен-традицию в нон-фикшн обозначить фразой «благовоспитанное эссе». Но хорошенько побегать, дотошно во всем покопаться, написать репортаж, особенно репортаж в жанре «из гардеробной»… хорошо для любого журналиста, вне зависимости от его ранга. Однако легко автору не отделаться. Он не только вторгается в сферу компетенции своего героя, но и попадает в рабство его планов. Репортерская работа — нудная, утомительная, суматошная, иногда опасная. Но хуже всего другое. Джентльмену-журналисту постоянно приходится терпеть унижения. Репортеру не обойтись без вторжения в чужую частную жизнь. Он задает не вполне тактичные вопросы. Не успеет он и глазом моргнуть, как оказывается в роли униженного просителя, выуживающего нужную информацию или поджидающего важного события. Он уповает лишь на свои крепкие нервы, всячески приспосабливается к ситуации, старается снискать расположение, делает одолжения, выступает в роли мальчика на побегушках, терпит насмешки и оскорбления, ему советуют умерить прыть — вообще он превращается не то в раба, не то в побирушку.

Общепризнанный Литературный Джентльмен не склонен ни притворяться, ни о чем-то просить, ни даже вытащить нашу традиционную «кружку для сбора подаяния» — то есть блокнот. Он восседает в своем кресле — как романисты, которые отдали дань нехудожественной прозе в 1930-е годы, например Дос Пассос, написавший свою «Анакостию-флэтс»[44]. Они не используют какую-то особенную точку зрения или диалоги, разве что случайно и небрежно. Зато любят «животрепещущие» описания и сантименты. Рассказ Д. Г. Лоуренса[45]о змеиных танцах индейцев племени хопи не отличается высоким художественным уровнем, несмотря на проявленную автором для сбора материала предприимчивость. Журналистика явно казалась Лоуренсу чем-то второстепенным, и он не утруждал себя сложными приемами письма, которые постоянно использовал в своих рассказах.

Восторги критиков по поводу сочинения Джеймса Аги «Позвольте восславить знаменитостей» — о жизни аппалачских бедняков в годы Великой депрессии — подвигли и меня прочитать эту книгу. Увы, я испытал большое разочарование. Автор проявил инициативу, поехал в горы и провел некоторое время среди их обитателей. Однако между строк книги просвечивает одна его проблема, которую я бы назвал внутренней робостью. Он увлекается «поэтичными» описаниями и очень лаконичен в диалогах. Не использует смену ракурсов, повсюду придерживаясь лишь своей собственной точки зрения. Присмотревшись повнимательнее, вы увидите высокообразованного, но очень стеснительного человека… слишком вежливого, слишком робкого, чтобы задавать каверзные вопросы этим бедолагам или пытаться их разговорить. Даже Мейлеру свойственны подобные странности — лень вытащить блокнот, отбросить лишнее джентльменство и распахнуть двери с надписью «Посторонним вход воспрещен». Мало что в его документальных репортажах «Майами и осада Чикаго» или «Огонь по Луне» вызовет скепсис у Общепризнанного Литературного Джентльмена. Но пожалуй, скромняга из скромняг — Мюррей Кемптон. Опуститься хоть на дюйм с Общепризнанных Высот он не в силах. Парит в них и по сей день, кропая эссе в викторианском стиле, с витиеватыми безразмерными пассажами вроде такого:

«Миссис Джесси Макнаб Деннис — ассистент хранителя западноевропейского искусства — присутствовала на слушаниях в качестве эксперта, и впоследствии не только ее мнение о запланированных мероприятиях, но и сама манера доклада означенной леди оказались весьма далеки от тех правил, которыми, по мнению директора, следовало в данном случае руководствоваться».

ОДНАКО НЕ ТАК УЖ ВСЁ ПЛОХО.

Как бы то ни было, у писателей прошлого можно найти примеры нехудожественной прозы, в лучшем смысле слова репортерской, причем это будут не автобиографии или опусы Общепризнанных Литературных Джентльменов, а сочинения со многими чертами новой журналистики. Возьмем для начала Босвелла[46]. Только представьте — писатель всячески старается подложить своему герою — Джонсону — свинью, чтобы тот разоткровенничался и показал себя во всей красе. С этой целью биограф как-то даже заманил Джонсона на обед к его литературному противнику, Джону Уилксу… Или взять «Очерки Боза» Диккенса; описания повседневной жизни обычных лондонцев, клерков, посыльных, кучеров и тому подобное, подготовленные для «Морнинг Кроникл» и других подобных газетенок — с использованием приемов, свойственных современной новой журналистике… А «Труженики и бедняки Лондона» Генри Мейхью[47]особенно замечательны тем, что писатель вдоль и поперек исходил трущобы лондонского Ист-Энда и выучился изъясняться на языке его обитателей. …В «Простаках за границей», как и в автобиографической «Жизни на Миссисипи», Марк Твен выступает как репортер, там множество живых сценок и диалогов. …Удивительна книга Чехова «Остров Сахалин». Автор замечательных пьес и рассказов в зените своей славы отправился в русскую колонию для преступников на побережье Тихого океана, чтобы описать тамошнюю жизнь — без прикрас, перемежая свой рассказ нравоучениями, эссе и статистическими выкладками, но со многими великолепно выписанными сценами (особенно хорош рассказ о полицейских). …Или взять очерки Стивена Крейна[48]о трущобах Бовери для «Нью-Йорк пресс»: очень яркие описания, однако без глубокого проникновения в жизнь персонажей; всего лишь разминка перед романами. …Хороши и «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида, во всяком случае некоторые фрагменты, особенно сцена, где пролетарии бросают вызов власти морского офицера. …«Фунты лиха в Париже и Лондоне» — если не ошибаюсь, Оруэлл специально окунулся в гущу жизни, чтобы потом все описать (то есть исследовал ее как репортер). …«Репортажная» школа 1930-х годов, центром которой стал журнал «Нью массес»; ее апологеты вроде Джозефа Норта понимали новую журналистику как нечто всеобъемлющее, как тему для разговоров, но большинство их работ не шли дальше обычной пропаганды, причем отнюдь не многоплановой. Меня умиляют жалобы Норта на то, что в литературном мире опусы его ребят называли «ублюдочным жанром». …Некоторые (но немногие) репортажи Хемингуэя того же времени. Кое-какие статьи Джона Херси[49], сделанные в начале 1940-х годов, как, например, очерк под названием «Джо сейчас дома» («Лайф», 3 июля 1944 года); и здесь мы подходим к непосредственным предшественникам современной новой журналистики… Возьмем «Хиросиму» того же Херси; в ней много черт, присущих роману. Она была опубликована целиком в «Нью-Йоркере» в 1946 году и оказала большое влияние на таких его авторов, как Трумэн Капоте и Лилиан Росс[50]… Сочинение Капоте о Марлоне Брандо и его рассказ о поездке в Россию в порядке культурного обмена. …Колонка Э. Дж. Либлинга[51]в старом «Нэшнл энквайре» под названием «Полковник Стинго»; самое дотошное исследование Лилиан Росс о Хемингуэе («А как вам это понравится теперь, джентльмены?»)[52]… Многочисленные авторы «Тру», особенно Ал Стамп, опубликовавший замечательную хронику последних дней Тая Кобба[53]… (И, как мне подсказывают Джон Ф. Швед и Кэрол Анне Парсинен из университета Пенсильвании, некоторые статьи и очерки Лафкадио Херна[54]для газет Цинциннати в 1870-е годы, например, «Медленное голодание» — «Цинциннати энквайер», 15 февраля 1874 года.)