не в силах замедлить ход. Близилось время прихода новой ведьмы, что займет ее место и поведет за собой ксертоньский ковен к лучшему будущему, которое создать для местных Верховная так и не смогла.

Сегодняшнее празднование Бельтейна – ее последняя симфония. Семя, что посажено в этот день, станет предзнаменованием новой эры. Вот только Оля будущего уже не планировала увидеть. Истину было сложно и горько принять, но она пыталась, насколько могла. Старалась запомнить каждое мгновение дня, чтобы теплые воспоминания, как пламя от костра, отогревали душу на пути к Лете. Она унесет все, что сможет взять с собой в дорогу. И как бы ни была тяжела ноша, Ольга ни за что не отпустит кадр, где Мария, такая счастливая и взволнованная, прихорашивается к празднику.

– А вот помада плохо подходит к платью, – она направилась к трюмо, где ее дочь дрожащими руками пыталась придать ровный контур губам.

Ольга видела, что межклановые войны только множили проблемы. Верховная мечтала закопать наконец топор долгой вражды и перестать истреблять соседей, которые в последнее столетие лишь оборонялись от новых нападок со стороны ведьм. Ковен испробовал, казалось, все, только бы исправить ошибки предков. Искоренить вампиров и оборотней, что, как чума, разошлись по миру и тайно скрывались среди ничего не подозревающих смертных. Если бы на кону стояли только жизни людей, беда бы обернулась неприятной, но еще терпимой ценой, как пыталась холодно успокаивать себя во время рассуждений Ольга, прекрасно понимая, насколько возросла численность людей после открытия Флемингом пенициллина. Однако была и другая проблема.

Сама Мать-природа чахла. Каждое новое рождение оборотня или же вампира черпало из сердца мира магическую силу, не отдавая ничего взамен, чтобы восполнить потери. Ведьмы были мудрее и чтили основы, на которых держалось до поры хрупкое равновесие. Настало время научить этому и других, в чьих жилах уже текла магия воплощения. Но если не поможет и их со Светозаром жертва, то тогда…

Ольга не хотела об этом думать.

– Если решила стащить помаду у матери, то воруй подходящую, – запустив руку в карман жилетки, она достала тканый платок и принялась осторожно снимать остатки макияжа с губ дочери.

Мария недовольно поморщилась, но мешать матери не стала. Она стояла в напряжении, натянутая как струна, и ждала момента, когда остатки помады останутся лишь в ее памяти да на поверхности платка. «Нужно было стянуть пунцовую», – корила Маша себя, но сделанное нельзя отменить ни одним из заученных заклятий. Юная ведьма боялась, что одно неосторожное слово разозлит мать, и тогда не бывать счастливому празднеству. По крайней мере для нее, а этого она никак допустить не могла после пяти бессонных ночей и исколотых иглой подушечек пальцев. Статус Ольги имел значение лишь в узких кругах ведьм и ведьмаков, отчего денег в семье было на каждый месяц скорее впритык, чем в достатке, а потому рассчитывать на покупку нового платья Марии не стоило.

Она настолько хотела быть красивой для Кости, что каждая ранка на пальце стоила восхищения возлюбленного. Возвращаясь из университета, Маша пять дней подряд откладывала другие дела до лучших времен, бралась за иглу и принималась подгонять мамино малиновое платье в крупный белый горох себе по фигуре. Можно было бы обойтись и чарами, как считала Людмила, а если не хватило мастерства – попросить о помощи Верховную. Но Мария боялась как огня, что мать начнет допытываться, ради кого дочь старается, не щадя рук и лишая себя сна. Узнать о любви дочери к оборотню раньше срока Ольге никак было нельзя. Маша не собиралась выяснять на практике, что будет ей за любовь к врагу. Пока топор войны не упокоен на шесть метров под плодородной землей, она не станет рисковать. Во время празднования Бельтейна никого не смутит, что юная послушница танцует с одним из волков у костра, – так считала Мария, интерпретируя по-своему идею Верховной пригласить оборотней на ведьминские пляски.

Взгляд предательски упал на часы, чей ход неумолимо продолжался. Еще немного, и придется бежать на автобус, чтобы успеть, а ведь Мария даже не надела платье. Она облегченно выдохнула, когда мать наконец отняла руки от ее губ.

– Вот теперь порядок, – Ольга отдалилась, чтобы получше рассмотреть лицо дочери. – Сейчас мы тебе в тон платья помаду нанесем, и будешь самой красивой на Бельтейне!

Произнесла мать с воодушевлением, но Мария отчаянно замотала головой, понимая, что времени не осталось. Нужно было спешить, пока еще можно успеть, ведь именно с этого сказки с грустным концом обычно и начинаются – с опоздания.

Она бежала по асфальту, видя, что автобус уже стоит у остановки. Маша испытала настоящее облегчение, заметив, как Люда уперлась в створки, лишь бы машина не тронулась. Мария что было сил рванула вперед еще быстрее, когда до автобуса оставалось всего ничего. Каблук предательски проскользнул по ступени, и Маша на мгновение потеряла равновесие, но Людмила в последний момент подхватила подругу.

– Держу! – вскрикнула она, и двери позади Машиной спины сомкнулись. Автобус мягко тронулся с места. Из громкоговорителя донесся грубый мужской голос, объявляя следующую остановку.

– Думала, уже не успею, – Мария ладонью осторожно принялась промакивать лоб, стараясь аккуратно убрать испарину, не нарушив макияж. – Вот смеха бы было!

– Костя с друзьями на какой остановке сядет в автобус?

– На Керамической.

Люда довольно кивнула и принялась оглядывать автобус в поиске подходящего для всей компании места. Заприметив нужное, она взяла Машу под руку и повела в конец салона, где оказался свободен дальний ряд из пяти сидений. Девушки сели по самому центру и принялись ждать заветной остановки.

– Надеюсь, на всех мест хватит, – в голосе Люды слышалась неуверенность.

– Наверняка хватит. Вряд ли с Костей будет больше двух друзей.

И она не ошиблась. Когда автобус подъезжал к нужной остановке, Маша принялась заглядывать в окно, ища глазами возлюбленного, и вскоре нашла. Костя одарил ее лучезарной улыбкой раньше, чем двери разошлись в стороны, и Мария в это мгновение поняла, как сильно по нему скучала. Они не виделись всего пару дней, но даже эти дни показались любящему сердцу вечностью.

Костя учился на третьем курсе Ксертоньского государственного университета, в то время как Марии лишь предстояло завершить первый год летом. Большие перемены, предназначенные для полноценного обеда студентов, превращались в единственную возможность побыть вместе с Костей, хотя он, надо сказать, был готов нарушить любые запреты, лишь бы насладиться каждой свободной минутой, если не купаясь в лучах внимания Маши, то хотя бы находясь рядом. Ему нравилось смотреть, как она учится. Как хмурятся ее брови, когда глаза скользят по тексту очередного параграфа, а мозг силится понять смысл строк. Он любил каждое несовершенство за живость, которое оно придавало лицу. Костя даже предлагал отдать Марии свои старые конспекты и листы с практическими заданиями, но та наотрез отказывалась жульничать, пусть грызть гранит науки во втором семестре оказалось тяжелее.

Сложнее становилось и оттого, что Маша до сих пор в будущем не видела себя юристом. Рука тянулась к хорошо наточенным карандашам и девственно-чистым листам плотной бумаги. Душа просила творить. Запечатлеть реальность грифельным стержнем, даря другим ту призму, через которую сама юная ведьма смотрела на мир и восхищалась его цветом, формой – всем. До сессии оставалось всего ничего, но Маша не могла думать о подготовке. Она тонула в тревоге при мыслях о будущем. Будущем, где она занимается нелюбимым делом. Будущем, где она живет без Кости. И если в университет Мария поступила по указке родителей, едва представляя, куда еще могла бы податься, то сама возможность жить под одной крышей с любимым зависела прежде всего от Верховной ковена и вожака волков. Если сегодня мир среди двух домов не наступит, не будет покоя юным влюбленным сердцам, куда бы они ни отправились – ведьмы продолжат охотиться на волков, а волки, в свою очередь, мешать локальным шабашам.

Когда в голове пронеслись неприятные картины печального будущего, Машу охватил страх. Поддавшись чувству, она поднялась с сиденья навстречу Косте, надеясь, что, как и всегда, его близость успокоит ее. Стоило парню ступить в салон автобуса, как он потянулся к Маше и обнял так крепко, будто за версту чувствовал настроение возлюбленной. Если бы только он мог снять груз с плеч Маши, то обязательно бы это сделал. Но на поле битвы Костю не пропускали, а он не смел наседать, боясь ее отпугнуть.

Это была