а прядет она…

– Шерсти хватает, да, – кивнула Мак-Кинток, такая довольная, словно ждала, когда же ведьма догадается.

Элиза вздохнула.

Ну что за городок.

Сняла факел со стены, достала из кармана свернутый пакет и запаковала в него древко. Остался вопрос – как так незаметно покинуть дом у всех на виду с чем-то приметным под мышкой?

– А ты не выходи с ним, – пришла на помощь Мак-Кинток. – Привяжи за окном с восточной стороны, там глухие стены и не ходит никто. А потом забери.

В четыре руки они быстро обвязали пакет куском нашедшейся в кармане передника старьевщицы пряжи и вывесили за окно.

– Спасибо за все, – сердечно проговорила Элиза.

– Иди уж, – подмигнула та. – Лучшей благодарностью будет, если в этот раз все выйдет, и дурачок освободится наконец.

Элиза одного не рассчитала – что привяжет пакет выше, чем возможности гравитации позволят ей подпрыгнуть. Внезапно сильные руки схватили ее за талию и вознесли к пакету.

Вцепившись в добычу, она взвизгнула:

– С ума сошел?

МакГанн поцеловал ее в лоб.

– Да что ты за волшебница? Слышала? Джейн Кирк всем подряд в лавке жалуется, что кольцо ее пропало куда-то. Мистер Макконахи заходил за хлебом, посоветовал ей по-доброму накормить домового и договориться с ним, так она на него так накричала, что он, кажется, обиделся даже немного, хотя добрейший дед. Может, и получится что у нас…

– Ты! – Элиза ткнула его пальцем в грудь, обтянутую зеленой рубашкой. – Ты же гениальный прорицатель! Тебе твои висы и кенинги не сказали, как все будет?

– Не могут они мне помочь, – в глазах у него плеснула тоска – как гроза, налетающая на зеленый луг. – Один туман. Когда вперед смотрю. Всем вокруг предсказать мог что угодно, себе – нет.

– А мне?

– А ты со мной теперь, потому в том же тумане.

– Слушай, – вдруг показалось важным узнать. – А почему висы и кенинги? Ты же шотландец!

– Потому что форма удобная, – усмехнулся Поэт. – И слова красивые. Загадочные. Впечатляют клиентуру.

Элиза закатила глаза. Вот достался же… лис.

– А я на себя гадала, – зачем-то сказала она. – Выпало сначала странное, а потом еще более странное.

МакГанн обнял ее за плечи.

– А расскажи?

Ведьма вздохнула и рассказала – и про кофейную гущу, и про карты. Рыжие брови Поэта поднимались все выше и выше. Элиза, спохватившись, что есть же документальные доказательства, достала телефон и показала фотографии.

МакГанн поднес телефон почти к самым глазам, разглядывая расклады.

– Вот так-так… – пробормотал он.

– А мама до сих пор не посмотрела и не ответила, – разочарованно поджала губы Элиза.

– Тут… Что-то в самом деле странное, – почесал в затылке МакГанн. – Но по всему выходит, что не могла ты не встретиться со мной. И не начать мне помогать тоже не могла.

– Да это уж ясно, – Элиза усмехнулась. – Вот что, мне еще клубочек остался проклятый. Так что я пойду. Факел тебе сразу отдать?

– Заберу, – кивнул. – С ним и приду к костру. А кольцо при себе держи.

– Что с ним надо будет сделать? На палец надеть или в костер кинуть?

На мгновение МакГанн показался ей озадаченным.

– Знаешь, что, красавица… Уж лучше в костер!

Проныра отыскался около лимонадной. Быстро сунул в руку кольцо и сбежал с глаз долой. Видно, колдовство начало спадать, и он чувствовал себя неуютно.

Ну, до рассвета из плетения ведьминых чар он не вырвется, а что дальше будет, то Элизу уже – она надеялась – волновать не должно.

Кольцо отправилось в карман платья, а сама она – к майскому дереву.

Клубок, клубок… Да еще и оранжевый. Был бы белый, у Мак-Кинток попросила бы! А оранжевый почему?

Элиза снова достала телефон и грустно посмотрела на непрочитанные сообщения. Потом решилась, вздохнула – и набрала номер. Она была ведьмой из сильнейшего рода ворон-Старраг, но еще она была миллениалом и ненавидела звонить по телефону.

Мать взяла трубку с третьего гудка. Недовольно каркнула:

– Кто?! – и смягчилась, услышав голос дочери.

– Срочно скажи: для чего нужна оранжевая нитка? – потребовала Элиза.

Мать чем-то зашелестела в трубке, раздался звук зевка – отсыпалась, небось, перед Майским шабашем, – потом пробормотала устало:

– Элиза-а… Ты же взрослая ведьма, почему не помнишь элементарные истины?

– Не помню, потому и звоню! – возмутилась Элиза и понизила голос, увидев, что несколько девушек, собравшихся возле костра, обернулись к ней. – Я тут с утра бегаю, как девица из баллады, спасаю придурка одного. Он велел клубок ниток найти. Зачем?

– Вляпалась-таки! – торжествующе каркнула мать. – А я тебе говорила: нечего делать в этом тухлом городишке!

– Твоя взяла – сегодня меня в нем уже не будет, – спокойно ответила Элиза. – Так что значат нитки-то?

– Защита это, защита, – прокричала мать. – От беды! Всякой!

– Так… Ну зачем они, теперь понятно, – не отводя глаз от костра, пробормотала Элиза. – А искать их где?

– Совсем спятила! Дома, в корзинке с вязанием! Я тебе для чего ее выдала с собой? Только не говори, что потеряла все где-то! Что за недотепа! Дали же боги дочку, попрошу, обратно пусть забирают!

– Да нет, она на месте, – Элизу разобрал смех.

Корзину с материными нитками она в первый же день работы лимонадной выставила на подоконник как декор и начисто забыла о них.

– Спасибо, мам. Я пойду.

– Стой! Я тут посмотрела твои расклады… – в трубке наступило нетипичное для старой вороны молчание. – Ты береги себя, доча. Напрасно не рискуй.

– А я не напрасно, – пообещала Элиза. – Счастливого Бельтайна!

– Счастливого Бельтайна!

Ведьма убрала телефон в карман и порадовалась, что далеко от лимонадной не ушла.

Клубок ниток оранжевых – небольшой, плотно смотанный – тоже в карман отправился. Только Элиза несколько нитей отмотала заранее и вплела в волосы. На всякий случай – обереги лишними не бывают.

А потом перевернула табличку на «открыто» и встала за прилавок.

Наступила ночь.

Ратушные часы пробили полночь, и улица разразилась ликованием.

Закрытая лимонадная лавка темнела на углу площади, ее широкие окна ловили блики от костра. Элиза подавила грустный вздох. Прости, лавочка, мало мы с тобой вместе пробыли и лимонадов сделали.

Хотелось как-нибудь по-другому.

По-человечески хотелось.

Да не вышло совсем.

Девушки с парнями начали танцы у костра, и Элизу за собой потянули, да она и не сопротивлялась. Ходить вокруг костра танцевальным шагом, каким много поколений предков ходило, оказалось совсем не сложным. Вот только почему-то ведьма помнила, как за такими танцами наблюдала откуда-то с ветки.

По периметру площади ярко горели фонари, лоточники продавали орехи и яблоки, а хозяева бара устроили уличную стойку и поили бесплатно всех желающих пивом и сидром.

Элиза тоже взяла себе сидр – бузинный, кислый, терпкий, шибающий в нос, прямо как вся эта майская ночь.

Кольцо обжигало через карман.

Выброси в огонь.

Жалко колечко было. Яркое, золотое. Птичья радость.

Выброси в огонь!

Ведьма рассеянно перевела взгляд с костра на пляшущих девушек и среди них увидела громоздкую фигуру Джейн. Посмотрела на остальных: кто-то был частью этой истории раньше, а потом позабыл, кто-то должен ей стать потом…

Нет.

Трехколесное чудовище уже близко, гремит над городом, источает запахи бузины и хмеля.

Элиза дернула рукой – кольцо полетело в огонь.

Пламя вспыхнуло до небес.

Никто не заметил.

Томас МакГанн появился внезапно.

Все стихли – никто не ждал, что он осмелится.

– Чего приперся? – спросил нехорошим голосом хозяин бара, Крепкий Джим.

– Тебе здесь не рады! – закричали парни наперебой.

– Или мельника нам позвать? – чей-то голос вылетел из толпы, и тотчас стали скандировать так, что у Элизы заложило уши.

– МЕЛЬ-НИК! МЕЛЬ-НИК!

МакГанн прикрыл глаза и улыбнулся.

Элиза заметила, что Джейн спряталась за спины подружек, растворилась в сумерках. Правильно, без кольца-то ей несподручно идти поперек.

А мельник – отец ее, старый Кирк, – появился из темноты. Его красное лицо, полное ненависти, освещали блики от костра и фонарей. На плече, украшенное лентой от майского дерева, висело ружье.

– Как посмел ты прийти на праздник? – пророкотал он.

Мельника в деревне уважали и против него бы не пошли.

Элиза прижала ладонь ко рту.

МакГанн раскрыл руки – в одной он держал факел.

– Ничего не прошу у вас, кроме огня от бельтайнского костра, – произнес он с неподходящим торжеством.

– Разве не знаешь сам, что бывшим заключенным, подлецам и лгунам, ворам и убийцам нельзя и пальцем касаться священного майского костра? – зарычал мельник и сам стал похож на дикого зверя.

Не иначе как кабан с лисом на узкой дорожке встретился.

Элиза бы ставила на кабана, но МакГанн только улыбнулся шире. И к костру подошел, протянул факел.

– Только посмей! – взревел мельник.

– Нитки при тебе? – шепнул МакГанн.

– В кармане! – быстро ответила ведьма.

Пальцы МакГанна скользнули в карман платья, и краем глаза увидела Элиза, что он начал плести кошачью колыбельку[4]. Что за узоры, что за руны у него получались, рассмотреть уже не успела.

Вскинула голову гордо, посмотрела мельнику в глаза и опустила факел в костер.

Тут же занялся факел – не иначе, как Поэт успел его пропитать чем-то горючим, – и в этот же момент старый Кирк вскинул ружье к плечу.

– Будьте вы прокляты! – прокричал он, и в голосе его смешались отчаяние и боль всех людей, заключенных в ловушке Элдер Гроува, семь